Пиксельный паладин. Кира
мысль о «ломке одиночеством», о лжи других людей. Которые, конечно, сильнее меня, но почему-то не могут найти в себе силы перестать отрицать правду.
Думаете, дальше мне стало легче? Нет. В аду это – только начало. Дальше была боль: физическая и моральная. Долгие годы (как я полагаю) до этого я не видел ни одной живой души, а увидев – не обрадовался. Появились «палачи» – в их обязанности входило только одно, сделать так, что бы боль не проходила, ни когда. На это у них ушло меньше времени, чем на «ломку одиночеством», но мне так не казалось. Они постоянно зачем-то говорили, что не желают мне зла, не желают моей боли. Иногда, это – помогало. Потом я понял что мне, в общем-то, нет разницы – по какой такой причине они заставляют меня страдать. Тому, кто страдает, нет разницы – желает ли этого палач.
Хотя, позже, я, кажется, начал понимать. Мучимый бесконечной болью я возжелал лишь одного – что бы они пережили то же самое, не из зла или желания мести. Я не желал им пережить то, чего не переживал сам. Я лишь желал, что бы и они меня поняли. Это – ломка болью. Этому нет оправдания. Я помню, как слезы против воли катились по щекам, а в ответ на мольбы и просьбы я слышал лишь одно: что они этого на самом деле не хотят. Тогда я считал их просто лицемерными тварями, хотя, позже, вроде бы и здесь начал понимать – люди не всегда делают то, что им хочется. Однако, сие не умоляет их вины.
Злость и проклятья ни к чему не приводили, даже ненависть со временем угасла, звучит странно, но на самом деле – так и было. Ненависть пожирает очень много сил, а их у меня тогда и так не было. Ненависть, амбиции, злость – все это лишнее, все это не помогает.
Мое восприятие начало меняться, как я уже тогда предполагал – не в лучшую сторону. Но, менялось оно не от пережитой боли, а от бездействия других людей. Когда люди знают, что ты страдаешь, осознают, слышат твои крики и проклятья, смеют заверять тебя, что вовсе не хотят этого и ни чего не делают, что бы помочь. Вот это – на самом деле ломает психику. Тогда мне казалось, что я уже ни когда не поверю, в то, что мир на самом деле не такой, каким я привык его воспринимать, в то, что где-то есть нормальные люди. Нет ни каких людей, это просто очередная ложь.
Однажды «палачи» перестали появляться. Хотелось бы, конечно, верить, что все они издохли, но, думаю, что дело – все же не в этом. А, у меня появился собеседник – впервые, за все эти время, кого-то посадили в соседний каземат. Я столько времени мечтал – просто с кем-то поговорить, не думал, что это окажется так сложно. Годы, проведенные в тишине и отсутствие навыков общения, давали о себе знать. Мне хотелось поговорить с ним так о многом, но я совершенно не знал, что сказать.
Он то же не помнил, как оказался «здесь» и где это «здесь». Но, в отличие от меня у него сохранились кое какие воспоминания о жизни вовне. Благодаря которым он сумел сохранить то, что я давно утратил.
На самом деле, общались мы довольно мало. Я не хотел придаваться глупым иллюзиям, не желал вспоминать о боли или «ломке одиночеством», не смог поверить в то, что он такой же как и я, а не один из палачей,