Четыре угла. Анна Белинская
за ней, ураганом разбрасывая мысли:
Кто-то простит, кто-то поймет.
Но от меня любовь не уйдет.
И на песке, размытом волной.
Я напишу образ твой.
Остановилась.
Замерла.
Глядя перед собой.
– Полин, тебе плохо? – промаячил где-то сбоку обеспокоенный голос Роберта.
А она не слышала ничего. Ни единого слова.
В ушах гудели слова песни проклятые.
Смотрела вперед, а внутри через мясорубку внутренности прокручивались. Медленно, с наслаждением.
Горло спазмом схватило.
Пульс пулеметными залпами зашелся…
Он тоже смотрел на нее.
И не верил. И ошибиться страшно. А как можно ошибиться, если каждый атом внутри кричал «ОНА!»? Как ошибиться, когда смотрела глазами своими тягучими, вязкими как расплавленная карамель?
– Вот черт, – Роберт поравнялся с Полиной, укрывая от фигуры, нависшей грозовым фронтом.
Откуда он здесь? Почему? Почему сейчас? Зачем?
Роберта вращало внутри. Как на карусели в парке аттракционов, когда уже блевать хочется, а она всё крутится и крутится… Крутится и крутится…
– Лёх, давай без истерик? – предупреждающе выставил пятерню Гризманн, тормозя слегка подавшегося вперед Воронцова.
Алексей только сейчас заметил бывшего друга. Перевел взгляд с Полины на него.
Потом снова на девушку. Полина… Роберт…
Это как?
Воздух моментально загустел, забродил, скис.
– Па, – тихий, тоненький голосок ворвался в самую гущу этого воздуха.
Полина вздрогнула.
Медленно глазами проскользила по Воронцову, запирая каждую дверь в памяти, чтобы ничего в ней не сохранилось. Ни единого миллиметра его тела, одежды, эмоции.
Опустила взгляд вниз, ощутив удар под дых.
Кудрявый белобрысый мальчонка вцепился маленькими ручками в икру мужчины. Испуганно нахмурил светлые бровки и уткнулся носом в джинсы, прячась от настойчивого внимания чужих глаз.
«Полинкин, я сделаю генетическую экспертизу. Зефирка, – упал перед ней на колени, обхватывая щиколотки девушки руками, вцепился клещами намертво, словно она вот-вот исчезнет, – этого не может быть. Я не верю! Это не мой ребенок, Зефир! Любимая моя, родная…».
Как же не твой? Когда у вас с ним одно лицо и кудряшки такие же озорные, мягкие, светлые… А глаза голубые-голубые, чище и прозрачнее, чем капля росы…
Воронцов опустил ладонь на затылок ребенка и прижал к себе теснее. Поднял глаза, в которых плескалось жгучее раскаяние, и виновато улыбнулся. Кротко, болезненно, безвыходно…
Полина стойко и невозмутимо выдержала этот взгляд, не давая повода ничему. НИЧЕМУ.
Никто не должен был знать, что творилось у нее внутри, потому что снаружи она – айсберг. Холодный, острый, опасный.
Хотелось курить. Дико и прямо сейчас.
Все это пройдет.
Уже проходит.
Ничего не случилось. Ничего.
Нужно уйти.
Опустила голову и словно случайного незнакомца обошла стороной.
А