Возвращение Арсена Люпена. Морис Леблан
подергивались. Сквозь сомкнутые пальцы текли слезы отчаяния. Люпен наклонился и, не касаясь Ботреле, уже без всякого вызова, но и без ранящего душу высокомерного сочувствия победителя проговорил:
– Не плачь, малыш. Нужно было приготовиться к этому, коль скоро ты решил с поднятым забралом ринуться в бой. Тебя подстерегают жесточайшие разочарования. Так предопределено судьбой тем, кто избирает борьбу. Немного стойкости не помешает. – И мягко продолжал: – Знаешь, ты был прав, мы не враги. Это я уже знаю давно. С самого первого часа я испытал к тебе, такому умному противнику, невольную симпатию… и даже восхищение… Вот почему я хочу тебе сказать… только не обижайся… я ни за что не хотел бы тебя обидеть… но сказать нужно… В общем, откажись от борьбы со мной… Я не из тщеславия это говорю… и не потому, что я тебя презираю, нет, но, видишь ли, борьба будет слишком неравной… Ты даже не знаешь… никто не знает всех средств, которыми я располагаю… Даже если взять, к примеру, секрет «полой иглы», над которым ты напрасно бьешься, представь на минуту, что это бесценные, неисчислимые сокровища… или же невидимое, сказочное, надежное укрытие… или же то и другое вместе… Подумай, какой сверхчеловеческой властью я наделен, обладая всем этим! А ты еще не знаешь всех моих возможностей… всего, что я способен предпринять благодаря своему воображению и воле. Ты только подумай: вся моя жизнь с самого рождения, можно сказать, подчинена одной-единственной цели… Я работал как каторжный, стремясь стать тем, кем я стал, отточить, довести до совершенства тот образ, который я для себя избрал. А что можешь ты? В тот самый момент, когда, как тебе покажется, ты ухватишь истину, она снова ускользнет от тебя в укромное место… Прошу тебя, отступись. Мне придется сделать тебе больно, а я этого не хочу. – И, опустив руку ему на лоб, повторил: – Еще раз говорю тебе, малыш, отступись. Я причиню тебе зло. Возможно, ловушка, куда ты неизбежно попадешь, уже поджидает тебя!
Ботреле отнял руки от лица. Он больше не плакал. Слышал ли он слова Люпена? По его отсутствующему виду этого нельзя было понять. Он помолчал с минуту, собираясь с мыслями, чтобы принять верное решение, взвесив все за и против, заранее просчитав все благоприятные и неблагоприятные условия. И наконец сказал Люпену:
– Если я изменю статью, подтвердив версию о вашей смерти, и дам вам слово никогда не опровергать ложные сведения, которые сам же и опубликую, поклянетесь ли вы мне, что мой отец окажется на свободе?
– Клянусь. Мои друзья повезли твоего отца на автомобиле в другой город. Если завтра в семь утра «Гран Журналь» выйдет с твоей статьей, которая мне нужна, я позвоню им, и они отпустят твоего отца.
– Хорошо, – ответил Ботреле. – Принимаю ваши условия.
Он стремительно поднялся, как будто после признания своего поражения хотел побыстрее закончить встречу, взял шляпу, поклонился мне и Люпену и вышел.
Люпен поглядел ему вслед и, услышав стук захлопывающейся двери, пробормотал:
– Бедный мальчик…
Наутро я к восьми часам послал слугу за «Гран Журналь».