Чемпион. Дмитрий Ермаков
сказала мать, когда он, сняв в прихожей кроссовки, по непривычно уже чистому полу прошёл в комнату. – Да, – вспомнила она, – заходил парень какой-то, нагловатый такой, чернявый, лет восемнадцати, тебя спрашивал.
По спине Кольки холодок пробежал. «Зуба это. Точно. Узнал, где живу. Отдать деньги?.. Подожду пока, может, выкручусь…»
Потом они смотрели старые фотографии. Их было немного, они хранились в потрепанном альбоме без верхнего листа: мама со своими, уже умершими, родителями у деревенского дома; она же – учащаяся техникума; отец в солдатской форме; мама и отец с бокалами в руках, улыбаясь, смотрят друг на друга (фата с искусственными цветочками поверху до сих пор хранится в шкафу); а вот и Колька – крохотный и безволосый на руках отца… И не верится Кольке, что был он когда-то такой… А эта фотография… Он с матерью в деревне. Ему лет восемь, вихор торчит из-под белой матерчатой кепчонки, улыбка от уха до уха. У мамы на голове белая косынка, она тоже улыбается. У обоих в руках корзинки.
Колька вспомнил: ездили все вместе – отец, мама, он – в деревню. В тот дом, в котором выросла и жила, до того, как уехать в город, мама. Дом был пустой, большой, интересный. Колька лазал на чердак, на поветь, в погреб – везде было пусто и таинственно. Посреди единственной большой комнаты стояла печка. Её долго не могли растопить. Отец потом залезал на крышу, чистил трубу – только тогда растопили… А на следующее утро пошли в лес, за грибами. Отец и сфотографировал их с мамой. Какое это было счастье – первый гриб! А был потом и второй, и третий. По полной корзине набрали тогда. Не часто, но ездили в деревню и позже, но те поездки Колька почему-то забыл. Когда отца забрали, через год, кажется, мать продала тот дом…
Мать вдруг нахмурилась, захлопнула альбом, убрала.
– Давай спать, – сказала.
Колька пошёл спать. Умываясь в ванной, он смотрел на себя в зеркало, щупал бицепсы. Парень он, вообще-то, не хилый, но у тех парней, что в зале занимались, такие мускулы… Курить хотелось. И он яростно чистил зубы (остатки пасты выдавил из старого измятого тюбика), будто хотел разом вычистить из себя табачную гадость…
В комнате до изнеможения наотжимался от пола, а потом долго не мог уснуть. То представлял, какой он будет смешной и слабый на первой тренировке, а то видел себя уже великим чемпионом, победно вскидывал руки, стоя над поверженным противником. Ещё переживал – получится ли у него так ловко, легко и быстро прыгать через скакалку (кажется, с детского сада этим не занимался!).
Матери про бокс он пока не сказал.
«И что за бинты на руках у того парня?.. Наверное, и мне надо такие…» – уже во сне думал. «И перчатки надо… И ботинки эти…» И отцу говорил: «Папа, я на бокс записался!»
5
В школе его, кажется, и не ждали.
– Журавлёв? – удивилась Зоя Михайловна, классный руководитель и преподаватель русского языка и литературы, когда Колька, с опозданием вошёл в класс.
– Ну, теперь будет цирк, – громко и довольно сказал Козлов, сидевший, небрежно развалясь, за последней партой, у окна.
– Чё я тебе, клоун, что ли? – ответил грубо Колька.
Они