Когда я умирала. Святилище. Уильям Катберт Фолкнер
дождь будет.
– Да, похоже.
– Опять пойдет. Непременно.
– И налетит быстро.
– А уходить будет медленно. Известное дело.
Я перехожу на заднюю сторону. Кеш затыкает дыры в крышке. Обстругивает втулки, по одной, дерево мокрое и стругается плохо. Мог бы разрезать консервную банку и разом закрыть, никто бы не заметил разницы. А заметил – не сказал бы. Помню, он час при мне вытесывал клинышек, словно со стеклом работал, – а ведь нагнись только, подбери щепок, забей под шип, и хорош.
Когда мы кончили, я вернулся к ним. Мужчины отошли от дома, сидели, где мы его строили ночью, – кто на обрезках досок, кто на козлах, кто на корточках, кто так. Уитфилд еще не приехал.
Они посмотрели на меня, спросили глазами.
– Все почти. – Я говорю. – Будет забивать.
Поднимаемся по лестнице, к двери подходит Анс, смотрит на нас, и мы всходим на веранду. Снова вытираем ноги, старательно пропускаем друг друга вперед, толпимся перед дверью. Анс стоит за порогом, сосредоточенный, держится с достоинством. Показывает нам – проходите, и сам идет в комнату первым.
Они уложили ее вверх ногами. Кеш сделал его наподобие часов, вот такой, все швы и стыки – на скос и выровнены рубанком, тугой, как барабан, аккуратный, как шкатулка, а ее уложили головой в ноги, чтобы не смялось платье. Платье было венчальное, колоколом, вот и положили ее головой в ноги, платье чтобы не примять, а москитной сеткой лицо прикрыли, чтоб не видно было дырок от бурава.
Выходим, а навстречу Уитфилд. Идет мокрый, грязный до пояса.
– Да утешит Господь этот дом. Я опоздал, потому что мост залило. Я поехал к старому броду и переплыл с лошадью, и Господь хранил меня. Да будет милость Его над этим домом.
Мы пошли обратно к козлам и обрезкам, сели.
– Я знал, что зальет, – говорит Армстид.
– Долго он держался, этот мост, – говорит Квик.
– Скажи лучше, Господь его держал, – говорит Дядя Билли. – Не помню, чтобы за двадцать пять лет молотком по нему кто ударил.
– Сколько же он тут стоял, Дядя Билли? – спрашивает Квик.
– Его построили… дай Бог памяти… в 1888 году, – говорит Дядя Билли. – А помню потому, что первым по нему проехал Пибоди – ко мне, когда Джоди родился.
– Если бы я ездил каждый раз, когда твоя жена приплод давала, он бы давно уж сносился, – говорит Пибоди.
Мы вдруг громко смеемся и разом смолкаем. Переглядываемся искоса.
– Много людей по нему переехало, – говорит Хьюстон, – последний раз в жизни.
– Это факт, – откликается Литлджон. – Это верно.
– Одной уж теперь не удастся, – говорит Армстид. – Им с ней на мулах до города два-три дня. Пока в Джефферсон отвезут да потом обратно – как раз неделя.
– А что Ансу втемяшилось везти ее в Джефферсон? – спрашивает Хьюстон.
– Обещал ей, – говорю я. – Сама захотела. Родом она оттуда. Так решила.
– И Анс так решил, – говорит Квик.
– Да, – говорит Дядя Билли. – Вот плывет человек всю жизнь без руля, без ветрил,