Кружево Парижа. Джорджиа Кауфман
не замечала, чтобы он даже их разглядывал. Когда я вошла, он опустил руки и повернулся ко мне.
– Роза, – отрывисто спросил он, – сколько лет вашим туфлям?
– Ох, года два, кажется, – застигнутая врасплох, ответила я. – Точно, мать так радовалась прошлым летом, что ноги наконец перестали расти и не нужно покупать новую пару.
– Ну, они свое отработали. Извините, что я не обратил внимания. Пора покупать новые.
Я взглянула на туфли. Я чистила их каждый день, но они сильно износились, подошвы сбились, и в дождь ноги промокали. Он, конечно, прав, но денег у меня не было даже на починку.
А профессор дал мне уже столько, что стыдно было просить о большем.
– Да они вроде пока ничего, профессор, – возразила я.
– Чушь, – быстро отмахнулся он. – Я же видел дыры в подошвах.
– Но…
– Никаких «но». Завтра идем за покупками. Я ведь не привык о ком-то заботиться. Этим занималась жена.
Он повернул ко мне фотографию худощавой женщины с темными, коротко стриженными кудрями. Я много раз вытирала пыль с рамочек и гадала, кто это. Мне казалось странным, что он никогда не упоминал ни о ней, ни о детях на других снимках, но я не смела вмешиваться. Я обрадовалась, что он затронул эту тему.
– Ах, – восхитилась я, – какая красавица!
– Да. Была.
Он отошел от камина и уселся в кресло.
Я подошла к фотографиям и стала их рассматривать.
– Это ваши дети? – после долгого молчания спросила я.
– Я приехал сюда, чтобы получить для них визы. Пришлось приехать первому, чтобы привести в порядок документы. А когда вернулся в Лейпциг, нацисты их арестовали.
– Ох, – тяжело вздохнула я, моментально поняв, что это значило.
Сейчас мне странно об этом вспоминать, но в то время я думала, что они погибли от какого-нибудь несчастного случая. Я была молода, жила относительно спокойно в отдаленной деревне, ничего не ведая, и даже понятия не имела о том, что происходит в Германии. Все это придет ко мне позже, станет неизбежным после войны. За свою короткую жизнь я уже хлебнула горя, но мое первое представление о чужих потерях, травмах и страданиях появилось в тишине этой гостиной.
– Поэтому вы не нашли меня сразу. Я снял большой дом для нас всех, и у Томаса оказался тот адрес. Вернувшись, я переехал в меньшую квартиру.
После долгого молчания я отважилась спросить:
– Что с ними случилось?
– Они погибли.
Он уставился на ковер. Я встала перед ним на колени и взяла за руку. Я не могла подобрать слов, не могла постичь всей боли утраты, что значила для него гибель детей. И мало что могла предложить в утешение – только свое присутствие.
Он не выдернул руки, и мы долго еще так сидели.
– Я замкнулся и искал уединения, – наконец признался он, – но, наверное, ангелы послали мне вас. Вас с бесконечным шитьем, уборкой и жизнелюбием.
Я покраснела и отпустила его руку.
– Профессор, чем еще, кроме домашних дел, я могу отблагодарить вас за доброту? –