Айбала. История повитухи. Наталья Елецкая
Она помнила силу, которая отбросила ее от нар в тот момент, когда она пыталась облегчить роженице боль. Такое случилось впервые и совсем ей не понравилось.
– Пойдем, Айбала, – позвала от двери Шуше. – Пусть они отдыхают.
Айбала вышла из родильной комнаты и еще немного постояла у двери. Когда Фазилат тихонько запела, баюкая девочку, она пошла на кухню.
Сабира размешивала в кастрюле густую кашу, вкусно пахнущую сливочным маслом и медом; это была еда Фазилат на ближайшие три дня. Еще ей полагался наваристый куриный бульон, чтобы восстановились силы и пришло молоко.
Шуше надела пальто и вышла в сени, держа в руках какой-то сверток.
– Куда это она? – спросила Айбала.
– Послед пошла зарывать. Я ей место за домом показала, где не ходит никто.
– Разве это повитуха должна делать?
Сабира рассмеялась:
– Вай, Айбала, ты вроде давно с матерью ходишь, а важных вещей не знаешь. Кто ж еще должен кроме повитухи? Иди, я чаю тебе налила.
Айбала села за стол и приняла от Сабиры щербатый стакан, почти нестерпимо нагревшийся от горячего чая. Сам чай был крепкий, сладкий, пахучий. Она подождала, пока немножко остынет, и принялась пить осторожными глотками.
Несмотря на глубокую ночь (ходики на стене показывали половину четвертого), спать ей не хотелось. Айбала ощущала внутри странную пустоту, хотя обычно после благополучных родов испытывала радостный подъем, словно это она сама произвела на свет дитя. Но сегодня Айбала впервые соприкоснулась с чем-то темным, страшным, ей неподвластным. Фазилат находилась на волосок от смерти, и, если бы не опыт и хладнокровие Шуше, сейчас она была бы уже на пути в рай[14].
Айбала не верила, что ребенок в утробе Фазилат мог неправильно перевернуться только из-за того, что та выходила из дому после наступления темноты, забыв положить в карман кусок хлеба или сахара, чтобы уберечься от злых сил. Однако это древнее поверье прочно укоренилось в умах женщин – наряду со множеством других, запрещавших беременной совершать те или иные действия, чтобы не навредить себе или ребенку.
Айбала не верила, что Джамиля Сондухоева два года назад родила трехпалого сына только потому, что увидела в амбулатории безрукого мужчину, но не отвернулась поспешно и не прочитала очищающую молитву. Она не понимала, зачем зарывать послед вместо того, чтобы просто его выбросить, или выплескивать воду, в которой обмывали новорожденного, туда, где ни разу не ступала нога человека. Во всем этом не было практического смысла. Но если бы Айбала сказала такое матери, та пришла бы в ужас, обругала бы ее или, того хуже, отвесила бы оплеуху.
Айбала знала, что однажды настанет момент, когда матери не случится рядом, и ей придется принимать роды самостоятельно. Она не хотела, чтобы ее неопытность стала причиной чьей-то смерти. Дело было даже не в том, что повитуху, допустившую гибель матери или плода, больше не звали на роды, а в том, что Айбала не хотела соприкасаться со смертью. Она чувствовала в себе совсем иное предназначение.
Если бы Фазилат умерла,
Вынашивание женщиной ребенка в исламе приравнивается к джихаду (т. е. усердию на пути Всевышнего). Об этом прямо говорит хадис из сборника имама Абу Дауда (202–275/817–888 гг.): «Мусульманка, которая умрет беременной или во время родов, станет шахидом», иными словами, умрет смертью мученика и попадет в рай.