Тварина. Александр Леонидович Миронов
Он вообще у нас обособленный. Женился, не спросился, взял на тринадцать лет старше себя бабищу. Всё сам. Всё по-своему. Злится на меня за чё-то. А тут мать померла, тоже будто я виноват. Живём, как чужие. Витька попроще, поумней. Хоть и не моих кровей, а моя в нём закваска, моя. Попиват только лишка.
– Пьяный проспится, дурак никогда, – вставила Зоя Гавриловна.
– Это точно, – согласился Никифор Павлович и пошутил: – По себе знаю.
На что Маланья добродушно посмеялась, а старушка, вздернув крылышком брови, утвердительно кивнула.
Никифор Павлович содержимое из рюмки опрокинул себе в рот.
– Ну, так свяжитесь с ним, – сказала племянница.
– Так теперь как? Ик! – икнул дядюшка после выпитого и приложил ко рту кусок хлеба. – Из дома звонить – она там. А Зоина квартира уже продана. По всякому пустяку – ик! – на почтамт не набегаешься?
– Ну да это дело мы сейчас поправим.
Маланья встала из-за стола и прошла в спальню. Оттуда вернулась, неся в руках белый, как мраморный, с позолоченными набалдашниками телефон на высоких рычагах. Поправляя шнур, поставила его на стол перед собой.
– Какой у него номер? Но сначала код города. У него же Красноярский край?
Никифор Павлович достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку, а из бокового – зелёный пластмассовый футляр для очков. Вооружил глаза.
Разговор с Виктором был самый радушный. Он, оказывается, – по секрету сообщил, – тоже сидел за столом:
– Пока моей богомолки нет, на своём иеговистском собрании, свои или мои грехи отмаливает, расслабляюсь…
Поняв суть дела с третьего раза, Витёк тоже нашёл в действиях его племянницы нечто предосудительное, и загорелся гневом праведным.
– Я ей сейчас позвоню (Катерине), и до них дозвонюсь (до её родителей). Совсем их дочка распоясалась. Ишь – ик! – распустили! Что за дела?..
Следующие звонки Маланья сделала к другим близко живущим родственникам, в областной центр, своим двоюродным сестрёнкам, которым с таким же воодушевлением расписала всю неприглядную картину жизни дядюшки и тетушки. Старики в ее сообщении представали, как обездоленные, никому ненужными, обиженными, лишенными собственного крова люди. И по обратной связи получала понимание, сочувствие и осуждение, что, безусловно, обадривало присутствующих за воскресным Маланьиным столом. Никиша сидел довольный, а Зоечка подбадривающе подмигивала ему, и розочка на её груди матово серебрилась.
И, наконец, Маланья дозвонилась до Вадима. Но вместо него трубку сняла Зинаида, его жена. После двух-трех слов приветствия Маланья взяла с места в карьер, и стала своего двоюродного брата (сына дядюшки) попрекать в бездушии и в бездействии, в неуважении к своему отцу. Но… нарвалась на женщину, которую хоть и знавала когда-то по совместной работе, но не знала кое-каких подробностей всей предыстории, что несколько меняли ситуацию в отношениях между дедом и внучкой.
Невестка ответила вопросом на вопрос:
– А ты, куда бы пошла с больным ребенком? По соседям