Под сенью сакуры. Ихара Сайкаку
лучину или еще какую-нибудь мелочь, он неизменно отвечал отказом.
Но Небо, как известно, судит по справедливости и каждому воздает за добрые и злые дела. Не прошло много времени, как люди отвернулись от Дзинсити, перестали подавать ему милостыню, и стал он бедовать пуще прежнего. Что же до Гэнсити, то ему, напротив, с каждым днем подавали все больше. Теперь в непогожие дни он мог оставаться дома и заботился о своем старике так, словно тот был ему родным отцом.
Глядя на него, старик из соседней лачуги еще пуще горевал о своей несчастливой доле, еще больше досадовал на Дзинсити. В конце концов он решил откусить себе язык и свести счеты с жизнью.
А старик этот, да будет вам известно, был вовсе не подлого звания, а вел свой род от самураев, знаменитых в провинции Этиго.
– Так уж случилось, что, став ронином[28], я был вынужден скрываться от людей, и вот теперь, на старости лет, мне приходится влачить жалкое существование, – сказал он однажды Гэнсити, когда Дзинсити не было рядом. Не сдерживая слез, он продолжал: – С жизнью мне расставаться не жаль, одно лишь меня заботит – не хочу после смерти стать добычей собак и волков. Не могли бы вы предать прах мой земле?
Гэнсити проникся еще большим состраданием к несчастному старику и молвил в ответ:
– Коли суждено вам умереть, я исполню вашу просьбу. Но пока я здесь, вам не о чем тревожиться. Никто больше не посмеет дурно обращаться с вами.
Старик склонил голову и, отирая рукавом слезы, с благодарностью произнес:
– Радостно мне слышать эти слова.
В этот миг перед хижиной появился какой-то путник. Слуги вели под уздцы его коня и несли паланкин. Он торопился, должно быть, по какому-то важному делу. Остановившись, человек этот оглядел старика пристальным взглядом, затем спросил:
– Скажите, почтенный, ваше имя не Хасимото Такуми?
– Неужели это ты, Кинъя? – всплеснул руками старик. Видно, крепки были узы, связывавшие отца с сыном.
– Какое счастье, что я вас отыскал! – воскликнул путник. – Когда мы расстались, я отправился в провинцию Мусаси и после долгих мытарств наконец поступил на службу к тамошнему князю. Мне положили жалованье, как и прежде, – пятьсот коку риса.[29] Испросив отпуск в пятьдесят дней, я отправился разыскивать вас, отец. Этот срок подходит к концу, и я уже совсем было отчаялся вас найти. И вот мы всё же встретились. Выходит, не отвернулось еще от меня самурайское счастье.
Старик, в свою очередь, поведал сыну о тяготах, выпавших на его долю за время разлуки. Слушая отца, Кинъя не успевал осушать слезы.
Тем временем воротился Дзинсити. Увидев незнакомца, он остолбенел от страха. Кинъя схватил его и гневным голосом произнес:
– Такого мерзавца, как ты, не следовало бы оставлять в живых, но я не стану тебя убивать. Судьба сама покарает тебя за твои злодеяния!
С этими словами Кинъя разнес в щепы хижину Дзинсити. И снова на том месте стало пустое поле.
– А вас, – сказал он Гэнсити, –