Мария. Jorge Isaacs

      Страницы Шатобриана постепенно наполняли красками воображение Марии. Такая христианка и полная веры, она радовалась, находя в католическом богослужении те красоты, которые она предвидела. Ее душа брала из предложенной мною палитры самые драгоценные краски, чтобы украсить все; а поэтический огонь, дар Неба, который делает восхитительными мужчин, обладающих им, и божественными женщин, раскрывающих его вопреки себе, придал ее лицу очарование, доселе неизвестное мне в человеческом облике. Мысли поэта, зародившиеся в душе этой женщины, столь соблазнительной в своей невинности, вернулись ко мне, как эхо далекой и знакомой гармонии, будоражащей сердце.

      Однажды вечером, вечером, подобным тем, что бывают в моей стране, украшенным облаками фиолетового и бледно-золотого цвета, прекрасным, как Мария, прекрасным и преходящим, каким он был для меня, она, моя сестра и я, сидя на широком камне склона, откуда мы могли видеть справа в глубокой долине перекаты шумных течений реки, и, глядя на величественную и молчаливую долину у наших ног, я читал эпизод из Аталы, и они вдвоем, восхитительные в своей неподвижности и отрешенности, слышали из моих уст всю ту меланхолию, которую поэт собрал, чтобы "заставить мир плакать". Сестра, положив правую руку на одно из моих плеч, почти прильнув головой к моей, следила глазами за строками, которые я читал. Мария, стоя на коленях рядом со мной, не отрывала своих влажных глаз от моего лица.

      Солнце уже зашло за горизонт, когда я изменившимся голосом читал последние страницы поэмы. Бледная голова Эммы лежала на моем плече. Мария спрятала лицо обеими руками. После того как я прочел это душераздирающее прощание Чактаса над могилой его возлюбленной, прощание, которое так часто вырывалось из моей груди: "Спи спокойно в чужом краю, юный негодяй! В награду за твою любовь, за твое изгнание и смерть ты оставлен даже самим Чактасом", – Мария, перестав слышать мой голос, закрыла лицо, и густые слезы покатились по ее лицу. Она была прекрасна, как творение поэта, и я любил ее той любовью, которую он представлял. Мы медленно и молча шли к дому; увы, душа моя и Марии была не только тронута этим чтением, но и переполнена предчувствием.

      Глава XIV

      Через три дня, спускаясь вечером с горы, я заметила, что лица слуг, которых я встречала во внутренних коридорах, стали какими-то напряженными. Сестра сказала мне, что у Марии случился нервный приступ, и, добавив, что она все еще без сознания, постаралась как можно больше успокоить мое болезненное беспокойство.

      Забыв обо всех предосторожностях, я вошел в спальню, где находилась Мария, и, преодолевая бешенство, которое заставило бы меня прижать ее к сердцу, чтобы вернуть к жизни, в недоумении подошел к ее кровати. В изножье кровати сидел отец: он устремил на меня один из своих напряженных взглядов, а затем, переведя его на Марию, казалось, хотел поспорить со мной, показав ее мне. Мать была там же; но она не поднимала глаз, чтобы искать меня, ибо, зная мою любовь, она жалела меня,