«Булкинъ и сынъ». Дмитрий Стрешнев
– сюда, – отрывисто сказал Фундуклиди, указывая рукой.
Я взглянул на часы на стене: медное лицо циферблата показывало восемь.
– Еще рано, – сказал я, – подождем немного.
Грек выпятил карнизом губу, тоже посмотрел на часы и кивнул.
Делать было нечего, и я принялся осматриваться. Савватий Хряпов собрал в библиотеке славное общество. Стояли тут томики Бальзака, столь же пухлые, как и их автор; бумажные приложения к "Ниве"; религиозная чепуха Погодина подпирала каких–то умствующих иностранцев, из которых я, кроме звонко звучащего имени Кампанелла, никого никогда не мог запомнить.
– Доброе утро, господа! – раздалось сверху вместе со скрипом ступеней.
Свежий, как персик, в новом костюме и даже при галстуке ("Непременно от Пьера Галанта", – подумал я) наш хозяин сходил к нам с приятной улыбкой.
От хряповского глаза не укрылся мой интерес к литературе.
– Нравится? – спросил он, подходя. – А вот здесь, обратите внимание, есть еще шкаф на иностранных языках. Вы читаете на языках?
– Не очень, – сказал я.
Откровенно говоря, из всех иностранных языков я знал только тот французский, на котором говорят парикмахеры и крупье.
– Жаль… Ну да что ж! Наши русские писаки нам ближе. Не так ли, хе-хе?
Фундуклиди сзади достал сигару и начал ее сосать.
– А нет ли у вас подшивки "Нашего голоса"? – вдруг спросил он.
– Помилуйте, Михаил Теофилактович! – воскликнул я. – Как сотрудник этой газеты, предостерегаю вас от ее чтения. В крайнем случае можете решить воскресный ребус.
– А мне как раз ребусы и нужны-с, – живо отозвался грек. – Для сыщика ребусы – любимая литература-с… Это – как для боксера – единоборство с грушей: держит форму.
– Вот вам… для формы, – сказал Хряпов.
К моему удивлению, он и впрямь достал подшивку "Нашего голоса" и щелчком сбивал с нее пыль.
– Есть, конечно, есть наша любимая газета! Знаете, я очень люблю город, откуда Хряповы начали расти. Иной раз, признаюсь, задумывался: не переехать ли в столицу… или хотя бы в Нижний? Не могу! И знаете, почему? Трудно расстаться с базаром, где твоему десятилетнему деду мастеровые драли уши…
Как вошел Степан, мы не увидели, потому что стояли спинами к двери.
– Завтракать подано.
– Ну, наконец-то, – сказал Хряпов. – Прошу, прошу…
В веселом возбуждении, которое всегда предшествует хорошей еде, мы прошли в столовую.
По столу плыли судки и судочки; свернутые конусом салфетки застыли, словно лакеи; хрусталь обнимал конфекты; груши и сливы сделали бы честь любому натюрморту.
– В первый раз присутствую на завтраке у Лукулла, – сказал я. – Какое великолепное зрелище!
– Обещаю вам, что на мой стол вы не будете жаловаться, –заговорил Хряпов. – Садитесь, садитесь, господа!
Мы сели (за Хряповым Степан придвинул стул).
– Ну-с, что желаете пить? Вино? Водку? Михаил Теофилактович! Петр Владимирович! Будь вы аристократы, я бы, конечно, не осмелился предложить с