Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат. В. М. Хевролина
получил отрицательный ответ, теперь уже в письменной форме, сопровождаемый воинственными угрозами. «Боюсь, что меня отсюда выгонят либо запрут в Пекине», – писал он отцу[139]. Он завязал переписку с Верховным советом Китая, жалуясь на резкость и грубость Су-Шуня. Тем временем Игнатьев сблизился с американским посланником Уордом, который добился ратификации китайско-американского Тяньцзиньского договора, и дал Уорду много полезных советов относительно китайских дел. К содействию русского посланника стали прибегать и другие европейцы, в частности, католические миссионеры: после победы над англо-французской эскадрой китайские власти начали гонения на католиков. В свою очередь, Игнатьев использовал связи миссионеров для сношения с русскими судами в китайских портах. Вынужденные покинуть Пекин, католические миссионеры передали на хранение в Русскую духовную миссию богатую иезуитскую библиотеку. Игнатьев, имевший много свободного времени, изучал ее. Он редко покидал миссию, выезжая только в северное подворье и на загородное португальское католическое кладбище, находившееся под охраной Русской миссии.
Постепенно Игнатьев все больше укреплялся в мысли о важности для России незамерзающих портов близ Кореи (как баз Тихоокеанской эскадры) – бухты Посьета, залива Петра Великого и других. Ведь устье Амура замерзало почти на полгода. Он даже направил соответствующее донесение главе морского ведомства – великому князю Константину Николаевичу. Горчаков хотя и разделял эту мысль, но колебался, так как эти гавани не упоминались ни в каких договорах и вести переговоры с китайцами об этом не было оснований[140]. МИД, видимо, не имел пока твердой позиции в вопросе о занятии Приморья, давая противоречивые указания Муравьеву и Игнатьеву и выжидая дальнейшего хода событий.
Для Игнатьева уже не было сомнений в том, что переговоры провалились и что «теперь без решительных действий, которые бы проучили и образумили маньчжурское правительство, ничего от него не добьешься дипломатическим путем»[141]. Переговоры вылились в крючкотворную переписку с Верховным советом Китая.
С начала августа Игнатьев перешел к другой тактике: он держался хладнокровно и вежливо и настойчиво повторял свои требования и аргументы, чем выводил из себя вспыльчивого Су-Шуня. Последний, не выдержав, бросил как-то текст Тяньцзиньского договора на стол, заявив, что эта бумага не имеет никакого значения. Это дало основание посланнику подать жалобу на уполномоченных в Верховный совет, обвинив их в неуспехе переговоров. В ответе Совета признавались права России на левобережье Амура и морскую торговлю в семи открытых для нее портах. Утверждалось, что разграничение надо проводить не в Пекине, а на месте, для чего в Приморье посланы китайские чиновники. Но Уссурийский край не может быть уступлен России. Не ограничившись этим, Игнатьев еще два раза обращался в Совет с жалобами на уполномоченных. Китайцы, обеспокоенные настойчивостью посланника,
ГАРФ. Ф. 730. Оп. 1. Д. 145. Л. 341. Письмо от 20 июля 1859 г.
АВПРИ. Ф. 161. 1–1. Оп. 781. Д. 169. Л. 10. А. М. Горчаков Н. Н. Муравьеву от 13 октября 1859 г.
АВПРИ. Ф. 161. 1–1. Оп. 781. Д. 169. Л. 10. А. М. Горчаков Н. Н. Муравьеву от 13 октября 1859 г.