Две недели у моря. Ирина Лобусова
тут же представив, что она сказала бы мне, узнай всю правду.
Все эти два дня шёл снег. Белая Москва стала мне невыносимой. И от молчавшего телефона вернее, он постоянно звонил, но это были совсем не те звонки) меня захлестнула безнадёжная тоска. Серый призрак этой тоски впервые появился в моей душе именно в эти холодные, снежные московские дни. И с тех пор больше не отпускал меня уже никогда.
Самым смешным было то, что я не знала номер телефона Рубинова – он мне его не давал, а самой было как-то неудобно спросить. Конечно, дурацкая ситуация… В приступе самой острой тоски я решилась бы позвонить ему сама, но… Но не знала его номер. Может, спросить у сестры?.. Очень смешно!
Мне оставалось только разъедать свои раны воспоминаниями о прошлом. Я усаживалась в какой-нибудь укромный уголок и тихо, внутри, вела разговоры сама с собой. «А что ты хотела, дура безмозглая? Какая, собственно, глупость. Дурой была – дурой и помрёшь. Он забыл тебя через два часа после твоего ухода. Да ладно, хватит врать самой себе – через час. А что ещё можно ждать? И потом – ты его не любишь. А если я его не люблю, то когда любишь – это как? Сложная мысль! Как? А так! Не так, как сейчас. Это не любовь. А что? Понятия не имею. Если бы я ещё знала, как это назвать, то писала бы любовные романы и зарабатывала миллионы… Какие миллионы, дура безмозглая? Ты выпутайся сначала из того, во что влипла!
А во что, собственно, влипла? Никто ничего не узнает. У тебя будет чудный муж, который пылинки станет с тебя сдувать. И жизнь, которую нельзя назвать жизнью. И, наверное, больше не будет ни одной истории любви. Так часто бывает. Все так живут. Не со всеми остаёшься, и не навсегда. У многих в жизни и того не было. Так что будет на старости, о чём вспомнить. На старости? К тебе она придёт после свадьбы. На следующее же утро, завершив брачную ночь. Это будет твой приз за спокойную уютную жизнь. За то, что однажды…».
Дальше философские глубины заканчивались, и начиналась боль. А я была не такой мазохисткой, чтобы причинять самой себе боль, поэтому на такой средне-оптимистической ноте все мои внутренние разговоры прекращались. Но уже через час начинались снова. И с какой-то несусветной, никчёмной тоской я вдруг поняла, что теперь так будет всегда.
Как раз накануне моего отъезда я осталась в квартире сестры одна. Я не знала даже, вернётся ли она ночевать. В последние часы отношения наши испортились до предела, и мы с трудом выносили присутствие друг друга. Это, в принципе, было понятно. Наверное, я бы реагировала точно так же на её месте. Особенно, если она любила Рубинова. Любила, наверное. Разве можно было не влюбиться в него?
Я аккуратно сложила вещи, упаковала свою сумку. Приняла ванну. Нашла какую-то засохшую печеньку, сделала себе чай. Включила телевизор. Стандартный набор одинокого скучающего существа в чужом городе. Самолёт вылетал в 11 утра, но уже в 8 я собиралась уехать из этой квартиры. Мне легче было подождать в аэропорту, чем здесь.
Зазвонил мобильник – это была сестра. Злым тоном она сообщила, что ни сегодня, ни завтра в квартиру не вернётся, и попросила позвонить