Французская баллада. Вера Чубченко
сердце будоража
И расцветая флёрдоранжем.
В лазури развевалось платье,
Не смели о любви сказать ей.
Но свежесть первых поцелуев
Бодрила, как дожди в июле.
В саду висящие качели,
Скрипя, на зиму опустели.
Осенним днём чернели волны
И уезжали Вы из дома.
Меж двух страниц таится память
О том, что в прошлом не исправить:
Кленовый лист, стишок несмелый –
Лист дневника последний, белый…
***
Кудряшки, шляпа-канотье,
Парфюм «Скандал» Жан-Поль Готье,
«Кафе де Флор», отец-рантье
И брат-гимнаст.
Кюлоты, блузка цвета брют.
Гарсоны кофе подольют,
Раскроет кто-то парашют –
Не даст упасть.
Пон-Нёф, балетки, красный зонт,
Дождит очередной сезон
Под колокольный гулкий звон
И чаек визг.
Поклонник дерзок и шутлив.
Скучает в сумке детектив.
Бесцельно глядя в объектив,
Проходит жизнь.
***
Поздний час в кафе парижском,
Моцарелла и вино.
Вдруг – нежданная записка
Из прошедшего давно.
Появление героя,
Словно синема-сюжет,
Но сдавалась я без боя,
Не противилась уже.
Нас захлёстывала нежность,
Превращаясь в водопад
Чувств прекрасных и безбрежных,
Как и много лет назад.
Крылья мельниц трепетали,
И звучал мотив любви.
Мы кружились, вспоминали
Годы юные свои.
А луна спешила дальше,
Звёздной дымкой нас маня.
Пусть мы стали много старше,
Но в душе ручьи звенят.
Пусть мы стали осторожней
И размереннее жить,
Юность – прошлое, и всё же
Невозможно не любить.
Двадцать пять лет
Шесть тридцать. Кофе и омлет.
Смех мамы, баритон отца.
В те двадцать пять счастливых лет
У жизни не было конца.
К вершинам авиабилет.
Карьера. Ужины в бистро.
И двадцать пять безумных лет
Промчались поездом в метро.
Клико, дор-блю и шевроле.
И слишком рано на покой.
Но двадцать пять ушедших лет
Осели на висках мукой.
Курорты, Альпы и шале.
Швейцары около дверей.
Ей двадцать пять прекрасных лет.
Мне не признаться в чувствах к ней.
Кюре
Зловещий сон. О чём? О чём?
Откроет церковь на заре
Латунным вековым ключом
Старик-кюре.
Гортанных звуков странный строй,
Алтарь как будто бы поник.
Два террориста, возглас «Ой»,
Кюре-старик.
Все тщетно, бытие есть тлен,
Но дух не сломлен на одре.
Поднялся медленно с колен
Старик-кюре.
Заложники