Охотники за камнями. Дорога в недра. Николай Иванович Наковник
оказавшуюся моим товарищем по батальону, земляком – Ромашкевичем.
Я потянул приятеля назад в столовую, и здесь за парой пива, купленной на занятые у начальника два пятака, посыпался теплый град воспоминаний.
– А помнишь, Сашка, шхеры Фридрихсгамма, в которых мы купались!
– А нары артиллерийского барака, на которых мы лежали!
– А гарнизонное кино!
– А прапорщика Деглера!
– А фрекен Минну, которой ты писал записки?
– А «Соловей, соловей, пташечка»?
На душе стало так тепло, что заказали вторую пару пива.
Мы вышли из столовой, когда все разошлись, поддерживая друг друга под руки. На затихшей улице, упиравшейся в Иртыш, блестевший под золотым закатом, мы затянули, отбивая такты нетвердыми ногами:
– Салавей, салавей, пта-а-а-шечка!
– Канаре-е-е-чка!
– Жалобно поет.
ПАТРОН ВИНЧЕСТЕРА
Первый самостоятельный геологический маршрут, который мне посчастливилось выполнить, будучи еще студентом 2-го курса Географического института, помечен в рабочем дневнике 28 июля 1924 г. Я запомнил его до мелочей благодаря событиям, о которых стоит рассказать подробнее.
Маршрут начался с юго-восточной стороны Тагалинского горного массива, где приткнулись две палатки геологической партии, производившей съемку и ревизию старинных разработок и заявок к югу от законсервированного Успенского рудника.
– Осмотрите южную окраину Тагалинского массива и исправьте рельеф на карте, – инструктировал меня начальник перед маршрутом. – Затем установите контакт с вмещающими поводами, сфотографируйте его и отыщите фауну. Без фауны не возвращайтесь!
«А как и где ее искать?» – подумал я. – «Вот еще морока! Лучше бы искать золото или жилы хрусталя, а не ракушки!»
Надо сказать что я, подобно другим студентам, избравшим себе практическое направление в географии, относился пренебрежительно к поискам окаменелых органических остатков и приятелей своих студентов-палеонтологов – да простят меня уважаемые коллеги – называл «трилобитами», «ракушечниками», за что они, как и подобало представителям чистой геологии, платили высокомерным презрением.
Снаряженный в путь, я подошел к начальнику и доложил, что готов в маршрут.
– Ну прямо настоящий Робинзон! – воскликнул он. – Давайте сниму вас на память для потомства!
И вот теперь я вглядываюсь в эту 36-летней давности пожелтевшую фотокарточку размером 6x9 и думаю: «Не Робинзон ли это?» На меня глядит, насупив брови, загорелый бородатый дядя, обвешанный со всех сторон экспедиционными предметами. Слева находится полевая сумка, справа – барометр-анероид, на поясе – восьмидюймовый финский нож, патронташ и компас. На груди – фотоаппарат, морской бинокль, а за спиной – рюкзак и короткоствольный карабин. На дяде – красноармейская фуражка с переломленным надвое козырьком, залатанная гимнастерка и дырявые штаны,