В тени королевы. Элизабет Фримантл
сына, шагает к ней и свободной рукой с размаху бьет по лицу. Кэтрин валится на траву, взметнув алые юбки. Я едва верю своим глазам: этот огромный мужчина, что сейчас шагает прочь, таща за собой упирающегося сына, ударил мою сестру! Быть может, он сказал бы «сама напросилась» – но что с того? Такому поведению нет оправданий.
«Что сделала бы Джейн?» – думаю я – и прежде, чем мысленно произношу вопрос, приходит ответ. Я прошу у королевы разрешения отойти и, сойдя с трибуны, бегу к тисовой изгороди. Беспокоить maman не стоит: чем меньше внимания к этому происшествию, тем лучше. Хорошо бы его вообще никто не заметил! Доброе имя моей сестры сейчас висит на волоске.
Дождь уже не моросит, а падает крупными тяжелыми каплями; к тому времени, как я добираюсь до Кэтрин, платье у меня намокает и тяжелеет. Она сидит на траве, мокрая насквозь, в потемневшем алом платье, дрожит и горько плачет.
– Пойдем, Киска, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал по-взрослому. Сейчас из нас двоих я – старшая. Надо вести себя, как Джейн. – Пойдем в дом, тебе нужно переодеться в сухое, иначе простудишься насмерть.
Чепец у нее сбился, волосы растрепались, мокрые золотистые пряди прилипли к лицу. На щеке красный след – отпечаток мужской ладони. Она рыдает, вздрагивая всем телом; только сейчас я замечаю, что шнуровка у нее развязана, и Кэтрин приходится придерживать платье, чтобы оно не сползло с плеч.
Она позволяет мне затянуть шнуровку и молча идет со мной в покои maman. Это довольно далеко от арены. И платье, и туфли на мне так намокли, что трудно идти; до наших комнат мы добираемся уже совсем обессиленные. Двое щенков Кэтрин выбегают нам навстречу: она наклоняется к ним, гладит, приговаривает что-то ласковое – и, кажется, на миг забывает о своем горе.
– Стэн! Стим! Где остальные?
– Maman отправила их на конюшню. Они грызли портьеры.
– А Геркулеса? Он тоже там?
– Да, и твою обезьянку тоже.
Кэтрин обожает своих питомцев. Иногда мне думается: она так переполнена любовью, что не знает, что с ней делать, – и тут на помощь приходят домашние животные. Интересно, каково это, когда тебя переполняют чувства? Я-то свои всегда держу взаперти. Окружающие, быть может, считают, что я ничего не чувствую, но в этом очень ошибаются.
Я зову слугу, и он приносит ведерко углей, чтобы разжечь огонь. Скоро мы сбрасываем мокрую одежду и устраиваемся у пылающего камина: Кэтрин в лучшей шелковой ночной сорочке maman и в ее шали, я – завернувшись в шерстяное одеяло. Передаем друг другу горячий пунш, отхлебываем по очереди, мелкими глотками, чтобы не обжечь рот.
– Лучше тебе оставить его в покое, – говорю я.
– Но он мой муж! – всхлипывает она.
– Нет, Киска. Не муж. И тебе не победить.
Брак Кэтрин с Гарри Гербертом был частью интриги Нортумберленда: не случайно они поженились в тот же день, что и Джейн с Гилфордом Дадли.
– Мы любим друг друга!
– И это тоже ничего не значит, – отвечаю я.
Ее лицо кривится от плача.
– Пемброк