Петр Великий. Казимир Валишевский
Вестсаардам освободились и вздохнули свободно после этого посещения, столь знаменитого, многочисленного, почетного, необыкновенного и разорительного»…
Одна из «резолюций» Голландских Штатов, помеченная 15 августа 1698 г. нам сообщает, что на прием посольства истрачено было сто тысяч флоринов. Ни в этом документе, ни в остальных резолюциях, относящихся к пребыванию посольства в Амстердаме, нигде не упоминается имени Петра.
Амстердамские судостроители пользовались в семнадцатом столетии заслуженной славой; но это была скорее практика, нежели ученье. Употребляемые ими приемы менялись сообразно с верфями, без всякой теоретической последовательности, без всякого осмысленного оправдания размеров и преемственно передаваемой методы. Совершенствуясь в изучении ремесла, Петр заметил это и огорчился. Причина вещей от него ускользала, а следовательно, и возможность усвоить себе их принцип. Англичанин, с которым он встретился на даче купца суконщика Иоанна Тессинга, расхвалил ему в этом отношении однородные учреждения своей родины: теория там стояла на одном уровне с практикой. Таким образом в январе 1698 г. у молодого царя зародилась мысль предпринять путешествие через Ла-Манш.
Он уже встречался с Вильгельмом III в Утрехте и Гааге и обеспечил себе любезный прием. Королевская яхта явилась за ним в Амстердам в сопровождении трех линейных кораблей. Вице-адмирал Митчел и маркиз Кермартен – последний большой оригинал и любитель брэнди почти в такой же степени, как Лефорт, – были прикомандированы к особе царя. Неизвестен достоверно дом, где жил в Лондоне Петр: одни указывают на № 15 в Бэкингем-стрит, или Странде, где в настоящее время красуется надпись, гласящая об этом событии; другие на Норфолк-Стрит. Войдя в комнату, выбранную Петром для себя, где он ночевал в обществе трех или четырех слуг, король едва не почувствовал себя дурно: воздух там был невозможный. Пришлось открыть все окна, несмотря на холод. Однако в Кенсингтонском дворце, отдавая визит Вильгельму, Петр обнаружил значительные успехи в смысле уменья держать себя в обществе; он долго беседовал на голландском языке с королем, высказывал большую предупредительность относительно принцессы Анны, наследницы престола, и пришел в такой восторг от разговора с ней, что в письме к одному из своих друзей, называл ее: «Истинной дщерью нашей церкви». В кабинете короля он заинтересовался прибором, указывавшим направление ветра, но бросил лишь мимолетный взор на сокровища искусства, наполнявшие дворец, и в конце концов остался не в выигрыше: впечатление, произведенное им здесь, нельзя назвать благоприятным. В этой культурной и утонченно-изящной среде к нему предъявлялись бóльшие требования, чем в Коппенбрюгге. Немного позднее Бернет в своих воспоминаниях даже как будто извиняется перед читателями за беседу с ними о такой незначительной личности. «Это человек, способный управлять обширной империей? Сомнительно. Будущий хороший плотник? Может быть. Его никто не видал занятым другим делом, да и ту