Две королевы. Юзеф Игнаций Крашевский
сесть, чтобы уступить Хоенскому, – он не был так в себя погружён и прибит. Обычно он приносил с собой мужество, успокаивал, веселил раздражённую пани, – теперь она должна была добавлять ему отваги.
Красноречивый и многословный, он как бы исчерпался, сидел в этот вечер молчаливый, бледный, дрожащий при каждом шелесте, а о причине Бона догадаться не могла. Она была этим, очевидно, раздражена; всё, что сопротивлялось, её всегда резкий темперамент всякими спосбами пытался подбить, надеть ярмо, сломить.
Мстительная, хитрая, коварная, она не имела сдержанности и самообладания, когда речь шла о сокрытии чувств. Она с трудом могла что-то скрыть в себе… срывалась, аж до безумия возбуждаясь, хотя её это выдавало и выставляло на насмешки неприятелей.
Так же она вела себя с мужем, силой добиваясь всего; так же с сыном, так же с прочими. Нужна была крайность, наивысшая опасность, чтобы она сумела на короткое время сдержать себя. Тогда она молчала, сжимала губы, пробовала лгать, но так неловко, что каждый угадывал, что делалось в её душе. Все средства были для неё хороши, когда дело шло о том, чтобы поставить на своём.
Грусть Гамрата, внезапная смена настроения сильно её задели. Она знала человека, это не могло быть без причины. Расспрашивала напрасно. Её уже терзал гнев, потому что имела перед собой тайну, а домыслы её пугали.
– Говори, что с тобой? – настаивала она. – Ты тревожишь меня. Я должна думать, что ты скрываешь от меня трагедию больше, чем ту, которую мы явно понесли.
Гамрат должен был в конце концов открыть рот.
– Милостивая пани, – откликнулся он, – той честью и почтением, какие я испытываю к вам, могу поклясться, что временное огорчение, которое, не сумев преодолеть, принёс с собой, не касается ни особы вашей милости, ни какого-либо из важных дел, а только меня одного.
– Стало быть, у тебя есть дела, которые скрываешь от меня? – ответила Бона, не уступая.
– Только потому, что они маленькие, жалкие, и ушей вашего величества не стоят, – сказал епископ.
– А все-таки тебя так сильно беспокоят?
– Потому что я порой слабый, как ребёнок, – сказал Гамрат, – милости вашего величества меня испортили.
Королева минуту подумала.
– Я знаю уже, – отозвалась она, – наверное, Дзерговская тебе чем-нибудь надоедала. Но пусть мне не показывается на глаза! Неблагодарная.
Гамрат не встал на защиту подруги, желая таким образом избавиться от навязчивой настойчивости. Он пытался стряхнуть чёрные мысли, что ему не удалось. В конце концов он проговорился, что предсказание о короткой жизни во сне встревожило его.
Бона взялась за сердце.
– Сны ложные, – сказала она, – чаще всего их нужно толковать наоборот… Впрочем, для того, чтобы предсказывали что-то более определённое, есть астрологи; но спрашивать их не надо, потому что они потом тревожат человека и охота у него ко всему отпадает… не думай об этом. Я, – прибавила она, говоря живо, – кое о чём другом должна расспросить