Две королевы. Юзеф Игнаций Крашевский
кто попал у неё немилость. Для мелких услуг у дверей всегда стояло несколько девушек, а в комнате в углу – пара карлов. Ночью и днём всегда кто-нибудь должен был бодрствовать в приемной, кто-то готовый на посылки, потому что в самые необычные часы королева выдавала приказы, которые незамедлительно должны были выполняться.
И на следующее утро, прежде чем около комнат старого короля постепенно закипела жизнь, а стража, тихо подметающая коридоры, отворила дверь на внутренние галереи, у королевы горел свет, и Бона в кресле, обставленном подушками, оперев ноги на подножку, читала за столом бумаги, которые ждали с вечера, и те, которые Марина принесла ей утром.
Уже тихо проскальзывали в темноте люди, принадлежащие к этому двору.
Первый, который, не спрашивая, отворил дверь и вошёл в комнату, был постоянный лекарь Боны, Ян Антонио из Мацерати, итальянец и её купленный слуга.
Бона имела при себе нескольких астрологов и докторов, Ян Антонио был если не самым удивительным, то тем, который знал её лучше всех и ловчее умел с ней обходиться.
Бона в него верила, хотя и он, когда должен был дать лекарство королеве, подлежал тому же закону, что и другие: сперва сам вынужден был его отпить, чтобы не было яда.
В страхе за свою жизнь она подозревала неприятелей в том, что будут покушаться на её жизнь. Не снимала также с пальца и груди камней и амулетов, которые, согласно тогдашним убеждениям, были противоядиями.
Ян Антонио был мужчиной в самом рассвете сил и итальянцем чистой крови, с той подвижной физиономией, полной выражения и жизни, с теми чёткими жестами рук, головы и всего тела, от которых итальянцам так трудно сдержаться. Звали его при дворе обычно Мацератой, а славился он невозмутимым хорошим юмором, хотя имел его не часто, и ловко пытался им порисоваться. Обычно он привык обращать в шутки самые грозные вещи, настолько, насколько позволял взгляд Боны. Он знал свою госпожу так хорошо, что почти по складкам платья мог угадать, в каком расположении она была.
Прежде чем, склонившись у порога, он подошёл к столу, за которым сидела пани, Мацерата уже знал, что Бона была раздражена и неспокойна.
Она держала в руке разложенный поларкуш бумаги, смятые листы которого велели строить догадки. Она поглядела на Мацерату, не бросая его. Ничего не говоря, он взял поданную ему руку и мгновение подержал. Он молча посмотрел на почерк и поклонился.
Слово, которое он ей прошептал, должно было означать, что всё нашёл в самом лучшем порядке. Бона молчала. Он ждал приказов. Она бросила на стол бумагу.
– Джовантонио, – произнесла она, – срочно следи за Дземмой, я за неё беспокоюсь.
Мацерата наклонил голову.
– Она здорова, как рыбка, – сказал он, показывая белые зубы.
– А строит из себя больную? – прервала Бона.
– Капризы избалованного ребёнка, – сказал лекарь.
– Которым до поры до времени нужно угождать, – быстро добавила Бона.
Мацерата выражением лица дал понять, что отлично знал, о чём