Сумеречная мелодия. М. Таргис
к каменному парапету.
Штольц тоскливо вздохнул и пошарил по карманам в поисках сигарет, коих, увы, не оказалось.
Сильный порыв ветра рванул воротник Цестиной рубашки, ударив в худое тело, защищенное только тонким, продувавшимся насквозь свитером, и юноша заметно вздрогнул. Павел поднял воротник пиджака.
– Здесь холодно, – отметил он. – Может быть, зайдем все вместе… Тут неподалеку была отличная госпудка[3]…
– Почему бы нет? – молодой человек пожал плечами. – Хотя у меня тут…
Он сунул руку в карман брюк и не без труда вытянул оттуда плоскую флягу с остатками светло-желтой жидкости. Фляга была открыта, пробка отсутствовала, но часть содержимого еще плескалась внутри, источая убойный запах.
– Говорили, что это приличный виски, – задумчиво поделился Цеста, с большим сомнением глядя на фляжку.
– Кто только это сказал?! – возмущенно вопросил Павел, вырвал фляжку у него из руки и швырнул в реку; она только и успела блеснуть, отражая электрический свет, а плеска не было слышно в постоянном колебании волн. Цеста со слабым удивлением осмотрел промокшие насквозь брюки и низ свитера, машинально вытер мокрую руку о влажную одежду и снова слабо улыбнулся.
– Идем с нами? – предложил Павел.
Цеста кивнул, но тут же предупредил, нахмурившись:
– Только – ни слова об этом!
– О чем? – переспросил Павел.
– На концерте. Вчера… Или это было позавчера? – он перевел взгляд – все-таки поразительно ясный – с Шипека на Штольца. Ничто в его абсолютно внятной речи и четких движениях не выдавало его состояния. – Вы там не были?
– Нет, – заверил его Олдржих.
– Ну и слава богу! – выдохнул Цеста и решительно шагнул на проезжую часть, полностью игнорируя едущие мимо автомобили.
Штольц тихо выругался и снова машинально ощупал карманы в поисках несуществующей сигареты.
Какая-то ненормальная пташка затренькала в саду в предвкушении рассвета, хотя было еще совсем темно. Штольц из неосознанного стремления к порядку отнес на кухню пятую обнаруженную в гостиной-студии пустую бутылку – она уютно прикорнула в мягком кресле и, вполне возможно, сидела здесь уже не первый день. Штольцу казалось, что они выпили не так много, дома, по крайней мере. Они ведь еще музицировали, хотя одно другому, конечно, не мешает…
Он вошел в соседнюю комнату. Павел сидел, скрестив длинные ноги и откинувшись в кресле, и задумчиво созерцал юношу, вытянувшегося на кушетке.
Цеста был бледен, круги под глазами сливались с тенью от длинных и густых ресниц, застывшие в сонной неподвижности черты напоминали точностью линий лик мраморной статуи, только губы, будто прорисованные твердой рукой, слегка кривились то ли в начинающейся улыбке, то ли в недовольной гримасе.
– Чертовски красив, а? – поделился впечатлениями Павел и глубоко, мечтательно вздохнул.
– Ну я понял! – раздраженно заметил Штольц. – Понял, в чем была твоя истинная цель. И ты своего добился: этот
Hospudka (чеш.) – трактир