Сумеречная мелодия. М. Таргис
быстро выпрямился и спустил ноги с кушетки. Павел наклонился, пододвинул ему стоявшие сбоку туфли и, перехватив растерянный взгляд, счел нужным пояснить:
– Опасаться вам совершенно нечего. Я – Павел, это – Олдржих, мой… друг.
– Йиржи Цеста, – представился певец, поднимаясь на ноги, но тут же сел обратно, побледнев еще больше. – Прошу прощения…
– Туда, – с усмешкой Штольц махнул рукой в сторону ванной.
Когда Цеста вошел в гостиную, приобретя несколько более теплый цвет лица, на столе уже ждала дымящаяся чашка кофе. Штольца не было, Павел стоял возле открытого рояля, дымя сигаретой. Цеста взял чашку, с интересом огляделся, смутно узнавая некоторые предметы обстановки, примеченные ночью. Подошел к Павлу, поморщился.
– Простите, не могли бы вы… – он указал глазами на сигарету, и Павел торопливо загасил ее.
Поблагодарив его, Цеста рассеянно пролистал пачку нот на столе, подержал в руке и отложил пластинку со своим портретом на конверте, криво усмехнулся.
– Павел Шипек, – вспомнил он. – Да. Я знаю вас. Вы хорошо пишете.
– Я подумал, что мы могли бы…
– Боюсь, с этим все, – печально сообщил Цеста. – Я больше не буду выступать.
– Но как же?..
Павел обернулся, услышав, что Штольц, появившийся в дверном проеме, окликнул его. Извинившись, Павел вышел из комнаты.
– Ты хотя бы по дружбе со мной не можешь вести себя прилично? – прошипел он, закрывая за собой застекленные двери.
– Я хочу, чтобы ты посмотрел… – Штольц держал в руках номер «Новин главниго мнеста».
– Вчерашняя?
– Стащил у пани Вертеровой. Сюда смотри.
Павел взглянул сквозь стекло двери в комнату. Цеста поставил свою чашку на рояль и что-то лениво наигрывал в ожидании его возвращения.
Павел развернул газету и изумленно уставился на фотографию на первой странице. На ней была запечатлена сцена, за которой виднелись смутными светлыми пятнами головы зрителей в зале. В середине фотографии одиноко и глупо торчал микрофон на высокой подставке, а возле него был распростерт на полу мужчина в черном фраке: одна нога вытянута, другая, согнутая под неудобным углом, упирается в подставку микрофона, черты запрокинутого лица трудно различить. Чуть выше размещалась фотография поменьше – плохо пропечатанный крупный план с конверта пластинки. Павел стал просматривать статью.
– Позавчера был концерт. Бургомистр присутствовал, с какими-то гостями, – не выдержал Штольц. – А твой ненаглядный потерял сознание посреди выступления и оказался не в состоянии продолжать.
– Черт знает, что это все значит, – пробормотал Павел.
Из-за двери лилась мелодия, на которую они не обращали внимания.
– Что пить надо меньше, вот что! – прошипел Штольц.
– Нет, он же сам сказал… Тут что-то не клеится. Но в любом случае, кажется, мы опоздали… – начал Павел, когда из комнаты внезапно донесся выворачивающий душу наизнанку пассаж. Композитор от неожиданности выронил газету, Штольц пошатнулся. Оба