Провинциальная история. Карина Демина
с печи для этакого-то случаю, вытащила и плетку свою, заговоренную, прошлась по плечам да с приговором… в общем, честь по чести проводили.
Правда, перед самым порогом Гришанька вдруг заробел. Но тут же стиснул монетку… ведьмина удача, если она не поможет, то и ничего-то не спасет.
Она-то и привела к мельниковому порогу.
И Гришаньку, и матушку, и бабку, что разом помолодела, принарядившись. Да и матушка вздела сорочку из камки, да шушун[1] тафтяной, с шитьем богатым, который и купчихе-то вздеть не стыдно будет.
– Отворяйте ворота! – крикнула бабка громко, чтоб, значит, соседи услышали. А те и рады-то. Разом залаяли собаки, засуетились люди. – Отворяйте добром!
Голос у бабки, несмотря на годы, оказался зычным, не то что соседи – вороны каждое словечко слыхивали.
– С чего бы это отворяти? – донеслось из-за ворот. – Ходют тут всякие, бродют…
Голос был визглив и напевен.
Гришанька вздохнул и с трудом удержался, чтоб не почесать спину. Сватовство – дело такое… пока там, за воротами, соберут полынные веники, чтобы за гостями след замести, не позволивши злым духам по этому самому следу в дом проникнуть, пока украсят порог.
Пока позовут старших.
Приоденут…
…столы поставят с угощением, да и Переславушке принарядиться надо, коли сговор до смотрин дойте.
В общем, коль повезет, лаяться долго станут. Но ничего, Гришанька потерпит. Лишь бы не подвело зачарованное ведьмино золото…
[1] Одно из простонародных названий сарафана, возможно, его разновидность.
Глава 2. Повествующая о нелегком ведьмы бытии
«…а как уснул добрый молодец, заклятьем сморенный, то и украла ведьма то, что молодца молодцем делает, а жеребца жеребцом. Украла и спрятала в сорочьем гнезде, обернувши в красную тряпицу, сама же сорокою обернулась».
«О коварстве ведьмином, или Семь примет, как распознать ведьму»
Трактат, писаный бывшим купцом, а ныне монасем-подвижником Василием Незрячим, со слов наймудрейшего наставника его Никона Отверженного, обретающегося на Марьиной пустоше едино Божьими милостями и подношениями добрых людей.
Ведьма же ехала. Неспешно, небось, пешком было бы быстрее, но ноги гудели, да и вообще… жарко. Солнце, с утра еще тихое, разошлось, разлилось, что теплом, что светом, и теперь палило вовсе нещадно. Гудели мухи и комары, порой подбираясь совсем близко, но сесть так и не решались.
На Стасю.
Возница то и дело себя шлепал, то по шее, то по рукам, а то и раскручивал над головою хлыст в слабой надежде разогнать тучи гнуса. Но добивался лишь того, что смурная лошаденка просыпалась и прибавляла шагу. Ненадолго. Вскоре она вновь задремывала, и телега замедлялась.
– Дура ты, Стася, – сказала Стася самой себе и тихо, чтоб человек, который и без того на нее поглядывал с недоверием, слов этих не услышал.
Бес, взобравшись на колени, ткнулся лобастой башкой в подбородок и заурчал, успокаивая. Мол, все ж нормально получилось. И в город съездили, поглядели, убеждаясь,