Атаман Ермак со товарищи. Борис Александрович Алмазов
а ты как же?
– А я завтра в церкву схожу, поисповедуюсь перед Господом. Отпущение грехов получу, вот и ладно будет. А ты больше дурь-то всякую пальчиками не кажи…
Ермак вытер Якимке нос. Достал припрятанную для праздника сосульку – коня расписного.
– На-ко!
Якимка впился в лакомство.
– Давай-ка я тебя нашим казачьим тайным древним знакам обучу. Только уговор – чтобы никогда никто от тебя этих знаков не перенял, только своим детям или крестникам скажешь… Договорились? Перекрестись.
Якимка обратился во внимание.
– Вот самый старый знак: можно руки вот так-то сложить, а можно одни пальцы – – это два ножа -наша родовая тамга. Два скрещенные клинка хошь сабельные, хошь ножи… Означают: «Я казак!» Вот увидишь казака, покажи ему такой знак, чтобы только он один видел, если он ответит значит, казак старый, а если нет, значит, только казакует – пришлый, не родовой. И нечего им наши знаки ведать. Вот ты мне показал ножи, а я тебе показываю птицу: вот эдак пальчики и эдак… Это значит: я – Сары Чига. Это мой род.
– А мой? – спросил Якимка.
– А ты у нас – Ашинов. Ты из рода Ашина -волк. Вот эдак волка показывают. А вот эдак – род гай – род ворона, это – карга – ворона, а это ковуй – лебедь…
– А он покажет знак, а я не знаю…
– А тогда ты начинай показывать знаки по старшинству: ножи, коня, рыбу, волка, птицу… А он станет за тобой повторять. И где его род, там он свой знак и покажет. Ты сразу и догадаешься, кто это, – нас всего-то пятнадцать родов осталось…
– А раньше было много?
– Много, сынок. Много десятков. От Золотых гор до Дуная были наши юрты и становья.
– Чегой-то вы тута в темноте? –в каморку, ссутулившись, влезал Алим. – Айда вечерять.
– Идите, я говею, – сказал Ермак, – Завтра к исповеди пойду.
Якимка тут же показал деду «ножи». Алим отшатнулся. Ахнул и машинально показал знак волка…
– А теперь чего делать? – – спросил, довольный растерянностью деда, Якимка.
– А теперь – ликоваться! Щека к щеке, три раза! Вы же одного рода! И завсегда, даже в бою, если с казаком сходишься – – спроси его, не нашего ли он рода? Чтобы свою кровь не пролить. Нас и так всего ничего осталось…
– Ну, кум! – сказал Алим. – Ажник меня в жар кинуло. А не рано ему?
– Может, и рано, – вздохнул Ермак. – А нас не станет, кто ему расскажет да научит? Я вон своего не учил, думал, рано, а вышло поздно…
– Ну ладно, ладно… – прогудел Алим. – Пойдем вечерять, Якимушка.
– Деда… – жалостно потянул за дверью мальчонка. – Прости, Христа ради. Я табе шиша в спину казал…
– Ну, казал и казал. Сядь вона к печке да и скажи: куды дым, туды и шиш. Оно все в трубу и вылетит.
Ермак не стал зажигать жирник, а, снявши кафтан, отодвинул с божницы поволоку и, став на колени, начал читать покаянный канон. Молился он долго и горячо, поминая всех святых, заступников и страстотерпцев. Так молиться учила его еще мать, которая была большая молитвенница. С годами в памяти атамана стали смешиваться