Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней. Валерий Лейбин
сама не понимала до конца, чего хочу.
Как заметил много позднее профессор Фрейд, после сорока лет изучения женской психологии он так и не понял, чего же хочет женщина.
Разумеется, страсть и томление были присущи мне в девичестве, как, быть может, никому другому. В глубине души я чувствовала, что мне нужен такой мужчина, как доктор Юнг. Я жаждала любви, причем со стороны более старшего мужчины.
Сознательно я говорила себе о любви в форме дружбы. Говорила о старшем мужчине-друге, которому могла бы раскрыть свою душу. Такой мужчина стал бы любить меня так, как родители любят своего ребенка, то есть имело бы место своего рода духовное родство. И если бы я могла быть такой мудрой, как доктор Юнг, лучше сказать, мой Юнга, то все было бы в порядке.
О, как прекрасно и ласково звучит! Мой Юнга, не доктор Юнг, а именно Юнга, мой Юнга.
Кажется, именно тогда в своем дневнике я впервые назвала моего лечащего врача «мой Юнга». С тех пор я так привыкла к этому ласкательному имени, что в порывах нежности не могла называть его иначе.
Да, меня выписали из лечебницы Бургхольцли. Но доктор Юнг по-прежнему оставался моим другом и учителем, который к тому же преподавал на медицинском факультете. Кроме того, он, как и прежде, интересовался моим здоровьем. Можно сказать, что он добровольно продолжал выполнять функции лечащего врача, причем совершенно бесплатно. При этом он выступал порой в качестве старшего коллеги, добровольно одалживал мне небольшие суммы денег.
С каждым днем дружба с Юнгом приобретала для меня все большее значение. Я была счастлива находиться вместе с ним. Когда он и я совершали обход пациентов в госпитале, радости моей не было предела.
Дневник дневником, но все же я не могла не поделиться своей радостью с кем-то еще, кроме самой себя. Это могли быть только мои родители, точнее моя мама.
Мой отец, Николай Аркадьевич (Нафтул Мовшович) Шпильрейн, был сыном варшавского купца. Несмотря на то, что он был энтомологом по образованию, он пошел по стопам своего отца и стал крупным торговцем: сначала купцом первой, а затем второй гильдии. В то время когда я появилась на свет, ему было 29 лет.
29 лет! Значит он родился в 1856 году.
Вот это да! Раньше я не придавала этому никакого значения. А ведь год рождения моего отца по-своему символичен. В 1856 родился Зигмунд Фрейд. Любопытное совпадение!
Нет ли в этом неизбежной предопределенности, связанной с тем, что позднее, много лет спустя, они познакомятся друг с другом, и Фрейд не только составит хорошее впечатление о моем отце, но и будет с уважением относится к нему?
Отец был довольно строгим и, установив свои порядки в доме, требовал от меня и моих братьев неукоснительного их соблюдения. Он сам владел несколькими языками и по составленному им расписанию его дети, включая меня, в определенные дни недели обязаны были говорить то на немецком, то на французском языках. Отец прививал нам также интерес к науке, музыке и литературе. Вместе с тем любые нарушения установленного им порядка в доме влекли за собой наказания.
С большим уважением относясь к своему отцу, я все же