Казачьи сказки. Борис Александрович Алмазов
за горло. Как будто два стальных обруча сдавили его. Емельян рванулся, но жуткие руки держали его, как капкан. Задыхаясь, кружились казак и Марьяна по комнате, и уж было совсем задушила она казака, но в последнем движении он сорвал с груди ладанку, что дала ему матушка, с молитвой отправляя на войну, и сыпанул горстью земли, что сохранялась в ней, в страшно распахнутые глаза атаманской дочки.
Вой и стон наполнили комнату.
– Полынь! Полынь! – закричали сто хриплых голосов.
Железные пальцы разжались, и Марьяна с визгом и воем откатилась к стене. Но не успел казак опомниться, а она уже разрасталась до страшных размеров, изо рта у нее высунулись два страшных клыка, и жуткая голова, словно отделившись от тела, понеслась казаку в самое лицо. Огромная зловонная пасть распахнулась над головой Емельяна. И вот бы сомкнулись зубы, если бы сухая старческая рука не поставила перед ним заслоном веточку полыни – емшана-травы все из той же ладанки, что хранилась у казака на груди.
Боже, что стало с невзрачной травкой! Какое огненное сияние шло от нее, каким ослепительным светом пылал каждый лист!
Лязгнула страшная голова зубами, раздался стон и вой, и Марьяна черной тенью метнулась к печи.
– Стой! – закричал казак. – Стой, ведьма! – и накрест, дважды ударил ее ременным хлыстом.
Черной чудовищной птицей взвилась Марьяна, но казак схватил ее за косу/ и хлестал, хлестал бичом накрест. С воем и визгом вышибла ведьма окно и вынеслась вместе с хорунжим прочь! Столбом взвилась она в черное небо и понесла Емельяна, едва не задевая звезды.
Но казак, изловчившись, обвил ее кнутом и закрутил его так, что едва не переломил ведьму пополам. Рухнула она на землю, совсем превратившись в нечто, мало напоминающее человека, но гадкое и смрадное. Перехватив кнут, бил это черное, скулящее существо казак тяжелым кнутовищем. Все тише и тише были его вопли, все меньше становилось оно, сжимаясь в темное мохнатое пятно. И вот уж занес казак кнутовище для последнего удара. Как запел петух…
Проснулся Емельян в той постели, куда уложила его заботливая старуха. Солнце уже стояло на полдне, и лучи пробивались сквозь затворенные ставни. Но не от их тепла проснулся казак. В дверях его покоев стоял писарь:
– Как спалось? – спросил он, глядя желтыми своими глазами, будто в самую душу Емельяна.
– Да лезла в очи всякая чепуха! – сказал не умеющий лукавить казак. – А так ничего. Постеля мягкая.
– Вставай! Марьяну убили.
Гроб стоял в горнице, а в нем в цветах и кружевах лежала прекрасная атаманова дочка.
Бахмутские казаки, что входили тихо и так же тихо выходили, сокрушенно крутили чубатыми головами: «Никогда такого не было. Что стало с этим светом! Не чисто дело!»
Писарь подошел ко гробу и сдернул покрывало с рук покойницы.
– Смотри! – сказал он Емельяну.
На девичьих нежных руках синими бороздами виднелись страшные кнутобойные рубцы.
– Знать бы, кто это сделал! – проскрипел писарь. – Не скоро бы он у меня смерти