Притворная дама его величества. Даниэль Брэйн
зачем? Куда-то ехать вместо кого-то? Черт с ним. Сундук был один, хоть тут повезло.
Я подняла тяжелую крышку сундука и принялась копаться в его нутре. Красивая одежда. Неудобная, но красивая, и бизнес-вумен во мне засмеялась. Да, были времена, когда за такие шмотки убивали, потом эти же шмотки крали, и не так это было давно, я помнила, как в восьмидесятые обокрали соседку и как она убивалась по шубе и по костюму… По шубе! Эти люди не знали цену собственной жизни и мерили ее обычным шмотьем!
Но теперь за каждый испорченный шмот с меня будут драть три шкуры. Ткани дорогие, работа дорогая, отделка… я присмотрелась. Жемчуг? Непохоже, слишком мелкий, и что это – рубашка? Платье? Халат? Похоже на платье, но вот еще одно, юбка словно разрезана пополам, откуда такой разврат?
– Мариза?
Я вздрогнула. Странные ощущения: если на улице кто-то кричал «Маша» – я оборачивалась, хоть и знала, что кричат стопроцентно не мне. А это имя – Мариза – как будто было моим. Как и знание языка и голос, только вот я не знала, кому он принадлежит.
– Ты померила? Все тебе подойдет?
Девушка, стоящая в дверях, была… я бы сказала – неземной. Отрешенный взгляд, тихий голос, вся словно в себе. Но одно я понимала – она хозяйка, мне надо выпрямиться и поклониться.
Поэтому я спешно сбросила шмотки с колен, встала и отвесила неглубокий поклон. Тело помнило, что ему надо делать, хотя сознание это не знало. Я поняла, что в таких ситуациях проще положиться на память, которая мне не принадлежала.
– Я еще не мать-настоятельница, Мариза.
Ах вот оно что! Адриана, кажется, так называла ее та молоденькая красоточка. Старшая сестра? А я что-то, видимо, сделала все же не так.
Адриана с легкой и доброй улыбкой прошла в мою комнату – или все-таки не мою? Сколько девушек делили ее между собой? Три? Больше? Я отошла к стене, не назвала бы это рефлексом, скорее каким-то предзнанием.
– Если тебе еще что-то нужно, скажи. Все мои вещи я все равно оставлю в миру.
– Вы правда хотите стать монахиней? – вырвалось у меня. Сколько ей лет? Восемнадцать? Двадцать? По нашим меркам – совсем неразумный ребенок, зачем ей покидать этот мир?
– С того дня, как я впервые переступила порог храма, я мечтала служить господу нашему, или ты не знаешь? – несколько раздраженно или даже заносчиво отозвалась Адриана. – Помогать сирым, утешать убогих, жизнью своей искупать грехи свои и чужие. – И тут же приняла деловой вид: – Пройдись-ка.
Я пожала плечами, но прошла от одной стены к другой, остановилась и посмотрела на Адриану. Та поморщилась, а потом что-то спросила меня на незнакомом мне языке.
– Отвечай же! – потребовала она, поняв, что я ничего выдавить из себя не в состоянии. А я, хотя понимала, что корчить недовольную рожу в присутствии госпожи мне не подобает и меня вполне могут за это высечь, ничего поделать с собой не могла. Я не только не понимала этот язык, я даже не могла распознать, что это за речь. Никогда не слышала ничего похожего.
– Не хочешь? – странно спросила Адриана. –