Единственные. Далия Трускиновская
в издательство общественно-политической литературы. Варвара Павловна, коммунистка с сорок третьего года, тоже молчала. Только иногда беззвучно шевелила губами – видно, вспоминала фронтовую лексику. В день пленума или, не приведи Господь, партийного съезда с самого утра приносили с телетайпа длиннейшие ленты с речами, которые еще только должны были прозвучать. Потом приходили поправки – один абзац убрать, два вставить. Некоторые поправки заключались в том, что следовало убрать запятую. Дальше приходили поправки к поправкам. Наконец – особая серия поправок, относящаяся к аплодисментам и бурным аплодисментам. Завершалась вся эта морока хорошо если к трем часам ночи.
Новая должность означала проблемы с репетициями.
Следовало что-то предпринять. Илона уже протянула руку к трубке, чтобы позвонить Жанне, но тут телефон сам задребезжал.
– С Новым годом, – сказал Рома. – С новым счастьем. И прости, пожалуйста, если что не так.
– Все не так, Ромка, – ответила Илона. – Слушай, ты где?
– Я уже дома.
– Дома – это где?
Рома назвал адрес.
Он жил не так чтоб далеко – в четырех троллейбусных остановках от Илоны. За окном уже было совсем темно, да и мороз набирал обороты – не лучшее время для свиданий. И первого января можно встретиться разве что в дежурной аптеке – Илона не была уверена, что окрестные магазины открыты. Какой дурак пойдет в магазин, если полон холодильник вчерашних деликатесов?
И тут Илону осенило.
– Ромка, слушай, ты можешь ко мне подъехать? Только не вылезай из троллейбуса – я сама туда сяду! Прокатимся до кольца и обратно!
– Прямо сейчас?
– Ну да… прямо сейчас… В троллейбусе ведь тепло… Хотя – нет, подожди у телефона…
Илона прокралась к дверям спальни. Мать и Лида о чем-то тихо говорили, слов – не разобрать.
– Я веселилась, а он, а он!.. – вдруг воскликнула Лида, и мать ответила что-то невнятное, и опять они забормотали. Пожалуй, можно было сбежать на полчаса.
В троллейбусе Илона с Ромой уселись на самое заднее сиденье, и Илона объяснила Роме ситуацию с «Аншлагом».
– Это для тебя так много значит? – удивился он.
– Очень много, Ромка. Понимаешь, я всю жизнь считала себя бездарью. А там у меня все стало получаться.
– Но – почему? Почему бездарью?
– Наверно, потому, что дома ругали за тройки. А там меня и ругают, и хвалят. У меня очень хорошо пошла первая сцена – где Мэгги…
Илона вместо делового разговора стала пересказывать пьесу «Большеротая».
– Значит, этот Буревой открыл в тебе талант.
– Понимаешь, он в ком угодно откроет талант! Это такой режиссер!
Илона была счастлива – нашелся человек, с которым можно говорить о Буревом, не скрывая восторгов. С Лидой она пыталась – но Лида все сводила к будущему замужеству. Она действительно не понимала – как можно любить, не думая о браке и семье.
Конечно же, если бы Буревой посватался,