Светя другим. Владарг Дельсат
в коляску и оглядываюсь. Женщина что-то объясняет двоим взрослым, шокировано смотрящим на меня. Один из них, наверное, и есть тот самый результат порочной связи макаки с гориллой, по божьему попустительству давшей потомство. Гляжу в монитор – картина изменилась, и опять непонятно. Не должна она такой быть, все мои знания о медицине возражают.
– А кардиограф у нас есть? – интересуюсь я у коллеги. Ну, а кто их знает, может, они только на монитор полагаются?
– Грудные хочешь посмотреть, – понятливо кивает он. – Я тоже не против… М-да… Всё-таки, странный ты парень.
– Все мы странные, пока не бьют, – меланхолично пожимаю я плечами. – Волоки кардиограф, поглазеем.
– Что там, Дитер? – подаёт голос женщина.
– Вытащил её парень, – ошарашенно отвечает реаниматолог.
Вот мне интересно, почему мне это позволяется? Я бы такого умника связал бы и в койку положил, чтобы под руку не лез. А тут – принимают, как будто я свой. Забава, что ли, подсуетилась?
Скашиваю глаза в анамнез30, принесённый женщиной. Ничего неожиданного – симуляция, психосоматика… Отдельных коллег нужно бы на кол, но нельзя, Германия. У нас нельзя сказать коллеге правду в лицо – неколлегиально, значит. А-та-та сделать могут и по попе дать. А по попе не нравится никому, я точно знаю.
Устала малышка, но спать боится. Почему боится – понятно, раз запечатлелась. Всё же необычно это, чтобы так сходу, да и аритмия не самая обыкновенная… Ладно, сейчас её сначала успокою, потом историю вдумчиво почитаю.
– Юрген, – подходит ко мне коллега женского пола. – Это родители Моники, не бей их больше, пожалуйста.
Веселится она, по голосу слышу. Оглядываюсь на взрослых, имеющих очень бледный вид. На фоне стены ещё не прячутся, но уже где-то близко. Качество пугания, навскидку, на двоечку31, то есть они вполне готовы к адекватному разговору.
– Сейчас наша Моника закроет глазки и немножко поспит, – киваю я коллеге, показывая, что принял к сведению. – Нужно отдохнуть моей хорошей.
– А ты не пропадёшь? – жалобно спрашивает меня девочка. Краем глаза замечаю, что родитель Моники вздрагивает от тех интонаций, что звучат в голосе дочери. Эх, маленькая…
– Ни за что, – улыбаюсь я ей. – Давай закроем глазки… – Я напеваю ей русскую, очень старую колыбельную. Можно сказать, погодок её синдрома32. – Спят медведи и слоны… – замечаю, что родителей буквально затыкают. Это правильно. Хватит нам танцев.
Девочка успокоенно засыпает. Интересно, почудилось мне удивление в её глазах, когда я запел, или нет? Надо будет об этом подумать. Потом подумаю, а пока засыпай, моя маленькая, засыпай. Монике очень нужно отдохнуть, утомилась она, пока мне тут цыганочку с выходом устраивала. Сейчас уснёт, я проверю сатурацию и…
Разворачиваюсь в коляске к родителям ребёнка, внимательно смотрю им в глаза – женщине и мужчине, не верившим собственному ребёнку. Взрослым людям, обязанным всегда быть на стороне дочери. Тем, кто обрёк её на жизнь, полную боли, на издевательства и остановку в школе. Всё, накрутил
История болезни.
В Германии высшая оценка – единица.
Синдром Элерса-Данлоса существует с тридцать шестого года двадцатого столетия. Фильм «Цирк», колыбельную из которого поет доктор, того же года.