Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны. Николай Лейкин
Иванович.
Он еще в первый раз слышал от своей кухарки ругательства.
– А за то, что вы озорник, – отвечала она. – Я прошу, прошу, а вы не хотите… Коли я прошу что, то уж надо сделать, так вы и знайте.
Кухарка продолжала плакать.
– Да сделаемся, не плачь только, – суетился около нее хозяин.
– Что «сделаемся»? – спросила она, посмотрев на него мокрыми, заплаканными глазами.
– Да вот насчет приказчика-то…
– Мне этого мало.
– Чего же ты еще хочешь? Ведь уж, кажется, со всем я согласился, насчет чего ты просила.
– Вы изменщики… Вы забывальщики… Вы наобещаете, а потом и жди от вас год суббот обещанного. Наклонитесь-ка сюда, и я вам скажу, чего я хочу.
Хозяин наклонился. Акулина обняла его за шею и взглянула на него полуплачущими-полусмеющимися глазами.
– Милый… Помнишь, ты обещал меня из бабы дамой сделать? Так сделай поскорей… – сказала она. – Я ужасти как хочу поскорей дамой быть.
VI. Нимфа когти запустила
Вечером, когда Трифон Иванович вернулся из лавки, в квартире его был страшный переполох. Два дворника перетаскивали кровать Акулины из кухни в небольшую комнатку об одном окне, находившуюся около столовой и до сего времени служившую Трифону Ивановичу как бы кабинетом. Здесь лежали торговые книги Трифона Ивановича, здесь он щелкал на счетах, стоя около высокой, потемневшего красного дерева конторки, здесь он отдыхал после обеда на жесткой клеенчатой кушетке. Кушетка из комнаты была уже вынесена и помещалась в столовой. В столовой же у окна стояла и конторка с книгами. Акулина ходила по комнатам и командовала дворниками. Увидав такое перемещение, Трифон Иванович даже обомлел. Он было вспылил, хотел ругаться, но, покосившись на дворников, сократил себя. Его ударило в пот, руки дрожали. Он не ожидал такого поступка от Акулины.
– Акулина Степановна! Матка… Что же это ты?.. С какой стати? – начал он тихо.
– А что такое? Уж не в кухне ли мне спать прикажете, коли ключницей сделали? – отвечала Акулина. – Благодарю покорно. Там из-под дверей с лестницы дует ужасти как, да по утрам и дворники, когда приносят дрова, то громыхают ими так, что хоть мертвого так разбудят. А здесь чудесно мне будет. Комнатка все равно даром пропадала.
– Как даром? Тут был у меня на манер как бы кабинет. Я здесь по торговле счеты сводил.
– По торговле счеты сводить и в столовой можете… Столовая комната большая, в ней не только счеты сводить, а и в свайку играть, так и то впору.
Трифона Ивановича всего как-то покоробило, и он пожал плечами.
– Однако это, знаешь, того… – произнес он.
– Нечего тут «того»! Вы вот дворникам-то лучше скажите, чтобы они меня как ключницу вашу предпочитали и Акулиной Степановной звали, – перебила его Акулина.
Трифон Иванович был как на иголках. Он даже не раздевался, а как был в шубе и шапке, так и ходил по комнатам, хотя до сего времени, приходя к себе с улицы в комнаты, первым делом снимал шапку и крестился на образа. Он хотел что-то возразить Акулине, но не мог и только пошевелил губами.
– Кузьма! Пантелей! Подите-ка