.
что с лихвой хватало и на пансион Ады и Ласси, и на все мои нужды. Я отправила денег госпоже Торре – в благодарность за её заботу об Аде, так я написала в письме – и приложила к письму несколько переведённых страниц из дневника Гасси. Я выбрала те, в которых речь шла только о том, как любил он сидеть дни напролёт в бабушкиной библиотеке, как нравились ему леса вокруг Ильмора, как счастлив он был. Госпоже Торре придётся попросить кого-то зачитать ей всё это – но я надеялась, что страницы её порадуют.
Послала я денег и матери Миссе, хотя знала, что Химмельны должны были хорошо её обеспечить.
Госпожа Торре ответила мне тёплым письмом, написанным чужой рукой, и пожеланиями удачи. Она приняла деньги – и за это я была ей благодарна. Госпожа Луми не написала ничего.
Даже после этого денег у меня оставалось много – и всё равно казалось, что недостаточно. Каждый раз, думая о том, что мне нужен отдых, я вспоминала о девочках, которым нужны будут не только стол и кров, но и красивые платья, билеты в театр, образование, дом… Я вспоминала о них – и о бормотании кур за стеной, под которое мы с ними засыпали и просыпались в Ильморе… И соглашалась на очередной выход в Стужу даже тогда, когда можно было отказаться.
Ведь теперь – я знала – в любой момент Стужи могло больше и не быть; и мы со Стромом собирались уничтожить её своими руками.
Хотя бы на съём квартиры не приходилось тратиться. Одно время я подумывала над тем, чтобы найти дом для себя и сестёр – со мною рядом им было бы лучше, чем в пансионе… Вот только могла бы я в самом деле быть рядом? Чаще всего я возвращалась с охоты в ночи, рано утром уходила снова…
Но было и ещё кое-что: мне не хотелось уезжать от Строма.
Я привыкла к тому, что мы всё время вместе – и не из одного только удобства, но о большем я редко смела думать даже наедине с собой. Мы играли в тавлы, разговаривали, тренировались, сидели над дневниками Гасси, читали – каждый своё, время от времени зачитывая что-то особенно меткое вслух, сидя друг напротив друга в гостиной… Угли уютно потрескивали в камине. Ветер дул за окном. В такие моменты мне хотелось, чтобы всё это никогда не заканчивалось.
Иногда я думала: что станет с ним и со мной, если не будет Стужи? Кому мы будем нужны, ветераны ледовых битв, лишённые эликсиров, препаратов, нечеловеческих сил, проводивших незримую черту между нами и остальными? За этой чертой мы были одиноки – но и сильны тоже. Кем я стану в мире без Стужи?
– Кем угодно, Хальсон, – ответил Стром, когда я решилась задать ему этот вопрос. – Ты молода, умна. Ты будешь счастлива, в этом я уверен.
Он ни слова не сказал о себе, а я не спросила. Он, начавший ходить в Стужу почти ребёнком – однажды я надеялась узнать, как так вышло, – полный препаратами, как та карета из сказки, у которой дарами Стужи заменили и колёса, и кузов, и облучок… Осталась ли карета каретой или стала снитиром? В сказке та карета укатилась от хозяина в Стужу.
Стром не мог не думать об этом – о том, что станет с ним самим, если его мир уйдёт. Но он был куда смелее и благороднее меня. Он не знал сомнений – во всяком случае, так мне казалось.
Однажды, когда