Константин Великий. Сим победиши. Андрей Кошелев
козьим сыром и свежим хлебом с хрустящей корочкой, макая его в оливковое масло. Уплетая свой ужин, легионеры громко чавкали и, не сдерживаясь, рыгали, а когда доели, жадно вылизали миски. Им и в голову не приходило, что рядом с императором нужно соблюдать манеры.
– Похлебка удалась на славу! – произнес Константин, похлопав себя по животу. – И хлеб замечательный, кто его пёк?
Он отстегнул от пояса флягу с поской[12], сделал несколько глотков и протянул ее сидевшему рядом легионеру.
– Я, – смутившись, произнес юноша, высокий и худой, как стебель, с длинными сильными руками. – Меня зовут Сабин, мой отец и дед были пекарями. Это у меня в крови.
– К сожалению, в походе такого вкусного хлеба тебе не испечь. Нам придется довольствоваться сухарями. Но, разгромив узурпатора вместе с теми безумцами, что решат сражаться под его знаменами, мы поставим столы на Марсовом поле и будем пировать. Я приглашу всех своих бравых легионеров, а вторую манипулу шестого Геркулиева легиона в первую очередь.
– Враги Константина будут дрожать! – воскликнул центенарий.
Остальные легионеры с жаром его поддержали. Император напомнил им о недавнем вторжении франков. Они стали с удовольствием вспоминать, как разбили варваров и отбросили их обратно за Рейн. Фляга с поской прошла по кругу и вернулась к Константину. Он уже хотел подняться и уйти, когда центенарий осторожно спросил:
– О Божественный, говорят, что участие в походе против узурпатора зачтется за пять лет службы… Это только слухи?
– Я собирался объявить об этом в ближайшие дни. Те, кто примет участие в войне против Максенция, смогут выйти в отставку на пять лет раньше, – подтвердил Константин. Легионеры радостно переглянулись. Император решил продолжить и обрадовать их еще. – Каждый получит право выбрать участок земли в Галлии, Британии, Испании или Италии. – Он говорил о территориях, контролируемых узурпатором, как о принадлежащих ему. – А также пару волов, пятьдесят модиев[13] зерна и… вознаграждение.
Константин не стал называть конкретную сумму. В империи шло обесценивание монеты, никому, даже Диоклетиану, не удалось его остановить. Вознаграждение, которое император посулил бы, через год-два могло стать грошовым.
– А если легионер захочет поселиться в городе и печь хлеб, ему будет на что снять пекарню? – робко спросил Сабин.
Обесценивание монеты беспокоило горожан сильнее, чем сельских жителей. Крестьянин мог и сам себя прокормить.
– Конечно, вы сможете заняться чем пожелаете. Твое намерение похвально, Рим нуждается в ремесленниках, особенно в хороших пекарях, – произнес император, пытаясь придумать, что бы предложить таким как Сабин. – Каждый, кто решит стать ремесленником или торговцем, получит… сто модиев зерна. Оно всегда в цене; думаю, пекари об этом прекрасно знают. Его можно будет продать или обменять. И без должного вознаграждения я никого не оставлю. Как только голова узурпатора скатится с плеч, монета вновь наберет вес. – Константин поднялся: –
1 модий равен приблизительно 23 кг.