Сочинские рассказы. Юлия Волкодав
раз сильнее! От одного их взгляда начинаешь подозревать себя в намерении спереть вон ту чернильницу писателя Ивана Иванова, жившего и писавшего в Сочи семьдесят лет назад.
В зале с Барби было повеселее – там верещала девочка лет пяти, которая хотела поиграть с куколками под стеклом «вот прям щас»! На девочку и скачущую вокруг неё маму с сомнением поглядывали другие дети: прокатит истерика или нет? Если прокатит, надо срочно валиться на пол и топать ногами, Барби-то хотелось всем.
Деревянная миниатюра нас вообще не впечатлила, Алекс сам из спичек не хуже клеит. Так что мы пошли в домик Островского, тем более что терпение Алекса уже подходило к концу.
Домик оказался маленьким, друзья по партии не особо расщедрились. Но уютный: с холлом, верандой, садиком. На входе нас встретила бабушка божий одуванчик, предложившая надеть огромные войлочные тапки прямо поверх нашей обуви. Бахилы времён Николая Островского, надо полагать, призванные сохранить паркетный пол. Алекс как-то странно хихикнул и первым ринулся надевать тапки. Я же растерянно поглядывала на бабушку, ожидая экскурсии. Но бабушка невозмутимо прошествовала к своему стульчику и сообщила:
– Тут везде таблички, читайте.
Действительно, по всем стенам висели таблички, сообщавшие, что вот в этой комнатке семья Островского обедала (тут и бублики под стеклом хранились, и чашки на столе стояли), вон в той каморке его секретарь набирал на машинке бессмертный текст, а вот там была спальня парализованного писателя. На кровати лежали две палки, назначение которых я так и не смогла выяснить – таблички на сей счёт молчали. Я точно знала, что в Сочи Островского привезли уже не ходячим, так что палки предназначались точно не для ходьбы. Высокие подушки, кровать с пружинами, в шкафу за стеклом издания романа «Как закалялась сталь» на всех языках мира. Все декорации словно с известной фотографии «Островский в кругу комсомольцев». Собственно, это и были декорации того снимка.
Я рассматривала листочки рукописей под стеклом и размышляла о подвиге писателя, о невероятной тяге к творчеству, о том, каково писать роман, будучи парализованным, незрячим. Словом, мои мысли были исключительно возвышенными. Алекс задумчиво толпился рядом.
Наконец мы вышли на улицу. Здесь, освободившись от пристального взгляда бабушки-смотрительницы, я продолжила свой внутренний монолог уже вслух:
– Нет, я признаю, что в плане писательской техники «Как закалялась сталь» несовершенен. Слог неровный, например, но это объяснимо, ведь Островский воспринимал собственный текст на слух. И сегодня многие темы романа потеряли актуальность, но…
– Солнышко, не старайся. – Алекс щёлкнул зажигалкой, приваливаясь к бетонной стене забора. – Я не поддержу дискуссию. Я не читал.
– Как?! – Я аж подпрыгнула. – И фильм не смотрел?!
– Какой? С Конкиным? Я этого актёра не перевариваю, уж прости!
– С Лановым хотя бы! Вот ты мамонт! Нет, ну как?! Это же классика! Стоп, подожди! Ты же говорил, что сто раз ходил сюда с классом! И ты сказал, что тебе очень