Америка. Духовная жизнь Америки. Кнут Гамсун
залах, звона бокалов, психиатрических криков «ура!» на патриотических банкетах, организованных 100-процентными бандитами, стона непрекращающихся железнодорожных крушений, стука и пара крупных фабрик, с их дымом и ядом, слова Божия пастыря местечкового разлива – потому что у каждого этого листка, разумеется, свой собственный пастырь и почти собственный, оригинальный бог, бог дамской поэзии о лунном свете в Теннеси и о смертельной любви в Бостоне, двух столбцов откровенных и неизбывных прелюбодеяний, трёх столбцов сливочных банковских мошенничеств и банкротств, четырёх столбцов патентованных пилюль и медицинских патентов, – удивительная журналистика, воплощение визга и гама, производимого целой ордой хищных крикливых пиратов, которые пишут её на потребу полуживотных. Известный во всей Америке бруклинский священник де Витт-Тальмедж не так давно высказал кое-какие постулаты об американской прессе в своей статье из какого-то жёлтого воскресного листка: «Всё устаканилось. И наши реформаторы, пребывающие как в самой журналистике, так и вне её должны были бы умножить свои потуги и старание как можно больше усовершенствовать её, поднять её нравственную планку ипревратить её в орудие исправления общественных ран. Наши газеты более чем что-либо шли в ногу со временем и никогда не отставали от моды. Если сравнивать одну из самых популярных наших газет с таковой же 35 лет тому назад, то будешь просто сражён огромной разницей в качестве литературного материала, качестве содержания, видит бог, с годами оно только становится всё лучше и лучше. Люди, присягнувшие печати, теперь много лучше делают своё дело, чем журналисты 35 лет назад. Это как будто люди, воспитанные на другой планете! Произведения их производят впечатление выздоравливающего, осветлённого духа, дух даже самых замшелых светских газетёнок становится непредставимо всё более клерикальным, религиозным и нравственным. Мораль в этих газетёнках стоит так же крепко и высоко, как попы на церковных кафедрах. Да, пресса устаканилась». В принципе пастора Тальмеджа никто не держал за шутника и никому не были известны его шутки, а потому никак нельзя было заподозрить даже тень иронии в выссказываниях этого душевного человека, но тут даже наивные янки всё же раскумекали, что он распластал павлиний хвост своих фантазий в сферах, едва ли ему знакомых, и многие журналисты взяли своих покойных предшественников под защиту от необоснованных обвинений в безнравственности. Так, редакция «Америки» в полном составе возразила пастору своё возмущение заметкой размером в пять строк, в которой выражалось сомнение в праведной вере Тальмеджа относительно нравственных высот современной американской прессы. Заметка блеснула пред нами своей цельностью, к примеру, в таких словах: «Если сравнить содержание одного из наших нынешних воскресных листков с одним из популярных ежедневников Тридцатипятилетней Войны, то видно, что последние