Золотые анклавы. Наоми Новик
разрез посередине грюма.
Тварь уже успела поохотиться. Внутри находились чьи-то неопознаваемые останки в процессе переваривания, в том числе несколько пальцев с ногтями. Сару чуть не стошнило. Хотелось бы мне сказать, что я привыкла к разным ужасам, сражаясь в одиночку со злыднями в Шоломанче, но, к сожалению, я уже родилась привычной, во всяком случае с иммунитетом к базовому уровню насилия.
Я отвела взгляд от подергивающегося туловища грюма. Когда все мы отвлеклись, дверной проем – сам по себе артефакт – не упустил возможности сомкнуться. Без предупреждения, не успев даже сделать последний шаг, я внезапно оказалась внутри лондонского анклава – и к этому у меня уж точно не было привычки.
Я читала про лондонский анклав, даже видела иллюстрации в библиотеке Шоломанчи. Но это все равно что нарисованное дерево по сравнению с деревом настоящим, где торчат ветки, и шелестит листва, и пахнет древесиной, и кора шершавая, и ветер дует, и вокруг растут тысячи других деревьев, и в них нет ничего особенного, просто деревья, и твое дерево – тоже просто дерево. Картинка может быть хороша сама по себе – как плоское изображение – с точки зрения содержания и композиции, но она не имеет ничего общего с реальностью дерева.
Мы (и останки грюма) находились на скалистом выступе утеса, похожем на террасу, под которой простирался обширный, непрерывно колеблющийся сад. Что-то вроде громадной оранжереи, только потолка я не видела. Впрочем, это не походило ни на оранжерею, ни на сад, ни на лес. Скорее на рисунок сада из волшебной сказки, где цветы, лозы и деревья неимоверным образом громоздятся друг на друга, цветут все одновременно и вечно, блаженно игнорируя природу.
По скале рядом с нами с журчанием тек небольшой водопад, пропадая под нашим карнизом и появляясь вновь на другой стороне, чтобы перескочить на следующий выступ, едва заметный сквозь качающиеся ветви. Я мельком увидела стол, на котором стояли пустой серебряный графин, узкие бокалы и поднос, накрытый крышкой; все это намекало, что достаточно повернуть за угол, чтобы оказаться там, и к твоим услугам будут еда и питье, какие пожелаешь. Мы были совсем одни, но за поворотом, казалось, шла вечеринка – если напрячь слух, сквозь шум водопада долетала музыка.
Над нашей террасой был кованый кружевной навес, увитый лозами, с которых свешивались желтые цветы; на столбах, поддерживающих навес, висели лампы витражного стекла, похожие на бутоны. Две лестницы вели вниз в разных направлениях: одна, узкая, с истертыми каменными ступенями, проходила меж двух громадных валунов, а другая, витая, железная, спускалась с середины площадки, и от нее ответвлялись две тропинки, каждая из которых сулила какие-то потайные места, скрытые за пологом ивовых ветвей, лоз и густой зелени. Скалистый склон над нами выступал, как стрела подъемного крана, и его покрывали цветы и деревца, а высоко над ним проблесками виднелась крыша оранжереи, явно созданная человеком, которому ботанические сады в реальном мире казались слишком маленькими