Мне нравится, что Вы больны не мной. Лучшие стихи и биография. Марина Цветаева
посчитал артистические занятия недопустимыми для благовоспитанной барышни. По той же причине она не смогла реализовать себя как живописец.
Замуж Мария Александровна вышла в 23 года, хотя любила другого. Но тот был женат, и отношения с ним, по мнению ее отца, были недопустимы.
МЦ: «Когда мой дед, А. Д. Мейн, поставил ее <мать> между любимым и собой, она выбрала отца, а не любимого… ‹…› Моя мать выбрала самый тяжелый жребий – вдвое старшего вдовца с двумя детьми, влюбленного в покойницу, – на детей и на чужую беду вышла замуж, – любя и продолжая любить – того, с которым потом никогда не искала встречи и которому, впервые и нечаянно встретившись с ним на лекции мужа, на вопрос о жизни, счастье и т. д., ответила: «Моей дочери год, она очень крупная и умная, я совершенно счастлива» (Боже, как в эту минуту она должна была меня, умную и крупную, ненавидеть за то, что я не его дочь!)» (Мой Пушкин, 1937).
По мнению некоторых биографов Марины Цветаевой, в частности Виктории Швейцер, именно то, что Мария Александровна потеряла свою мать в очень раннем возрасте, впоследствии повлияло на ее решение выйти замуж за вдовца. О ее желании помочь маленькому Андрею, оставшемуся, как и она сама, без матери практически с рождения, упоминали в своих воспоминаниях и Анастасия, и Валерия. Но независимо от причин, повлиявших на этот выбор, Мария Мейн старалась поддержать своего супруга – помочь ему пережить потерю, продолжить работу по созданию музея.
АЦ: «В нашей матери, Марии Александровне Цветаевой, урожденной Мейн, отец нашел себе верного помощника по труду – созданию Музея. Свободно владея четырьмя иностранными языками, она не раз ездила с отцом в художественные центры Европы, вела всю его переписку».
На протяжении всей своей сознательной жизни Мария Александровна писала дневники, однако она уничтожила отдельные страницы – те, где есть упоминания о ее взаимоотношениях с кем-либо, кроме супруга. Она пожелала оставить в тайне все, что касалось ее личных переживаний, однако сохранила записи, посвященные дочерям, Марине и Анастасии. Позже девять тетрадей с этими записями хранилось у подросших сестер Цветаевых, до наших дней дошла только одна, в которой записи датируются зимой 1887–1988 годов. Остальные дневники Марии Александровны были утрачены, однако в мемуарах Анастасии Цветаевой есть из них цитаты, воспроизведенные, возможно, по памяти.
В 1896 году Мария Александровна записала: «Моя четырехлетняя Маруся ходит вокруг меня и все складывает слова – в рифмы. Может быть, будет поэт?»
АЦ: «Маме в годы моих ранних воспоминаний исполнилось тридцать лет. В отце ее была сербская и немецкая кровь, мать ее была полька. Высокая, темноволосая (в раннем детстве нашем мама носила прическу, затем сняла косу, и над высоким лбом ее я помню волнистые волосы). ‹…› Черты ее удлиненного лица не были так женственны и гармоничны, как у первой жены отца, – та была красавица, – но высокий лоб, блеск карих, умных глаз, нос с горбинкой (длиннее, чем требовал канон красоты), рот – в уголках его затаилась тонкая горечь, гордая посадка головы – во всем