Ночь борьбы. Мириам Тэйвз
не предназначены для общественного пользования.
– Но ей правда очень нужно в туалет! – сказала я ему.
– Не надо на меня кричать, мисс, я вас слышу. Я же сказал вам, они не предназначены для общего пользования.
– В трамвае подействовало ее мочегонное, и она описается, если ты не пустишь ее в гребаный туалет, ты, фашистский придурок! – сказала я.
– Суив, – сказала бабуля.
Она сделала вид, что перерезает себе горло пальцем. Мужик наконец посмотрел на нас, встал и подошел к стойке ресепшена, держа руку на пистолете. Бабуля спросила его, не возражает ли он, если она пописает в один из их гигантских горшков у окна. Он сказал, что нет, он не может позволить ей это сделать.
– Сделай это! – сказала я бабуле. – Я разрешаю!
Она сказала:
– Нет-нет, мы поищем какое-нибудь другое место.
Она сказала охраннику, что ей очень хочется позволить себе обоссаться прямо здесь, в вестибюле, на этом блестящем полу, а он сказал:
– Мэм, у вас нет конституционного права использовать бранные слова по отношению ко мне.
Бабуля начала рассуждать о конституционных правах, но она пыхтела и задыхалась, а еще у нее по-прежнему кружилась голова, и она вроде как пошатывалась, и ей было трудно говорить.
– У тебя будет гребаный сердечный приступ, бабуль, – сказала я ей. – Я расскажу Де Сике.
– Де Сика! – сказала бабуля. – Он звонил?
– Не позволяй этому стать тем холмом, на котором ты сложишь голову! – сказала я.
– Хо-о-о-о-о-о-о-о-о, – сказала бабуля. – Ты права. Какая же нелепая последняя битва.
Я взяла бабулю за руку, и мы пошли в кофейню «Тим Хортонс» по соседству и купили два бостонских кремовых пончика, чтобы нам сказали код от туалета.
Бабуля сказала, что у меня есть легкая, легкая, легкая, легкая склонность временами немного перебарщивать.
– Но ты же сказала, что мы должны защищать самых уязвимых, – сказала я ей, – а это ты!
Я указала на ее шлепки и компрессионные чулки.
– Ты говорила, что в каждом виде спорта защита – это задача номер один!
Она возразила, что охранник не главный виновник. Это богатые владельцы компании, на которую он работает. А он просто делает свою работу так, как ему было велено, не позволяя каким-то дамам писать где попало в этом здании. Бабуля сказала, что он мог нарушить правила и позволить ей воспользоваться туалетом, но он слишком боялся, что это будет записано на пленку, и тогда он потеряет работу, и тогда его семья умрет с голоду. Она сказала, что это он самый уязвимый. И тут я разозлилась, потому что я всего лишь старалась поступать правильно. Я шла слишком быстро для бабули, так что она не могла дышать. Потом мне захотелось плакать, потому что я злилась на себя и на всех вокруг. Я притормозила, чтобы бабуля не умерла. Она была занята попытками выжить и не заметила, что в моих глазах стоят слезы. Бороться так тяжело, и все же мы никогда не должны останавливаться!
Я легла и попыталась вздремнуть в кабинке в «Герцоге Йоркском», пока