Constanta. Игорь Стенин
его припрятали на ферме, в каморке свинарей. Сама ферма по плану должна была сыграть роль тайного островка дембельской анархии.
Чувствуя приближение праздника, местные командиры сложили свои полномочия и вернулись к солдатам. Все, за исключением Фатуймы. Как особо доверенное лицо командования он должен был разделить все перепитии армейской жизни студентов до конца.
За два часа до отбоя казарма испытала удар ниже пояса – явился, полный надежд выслужиться перед начальством, соглядатай. Праздник в одночасье оказался под угрозой срыва.
Шло время. Ферма звала. Прикрываясь безобидным перекуром, казарма устремилась на зов. После первого захода вернулись все. Второй оказался слаще первого – пошли безвозвратные потери. Третий заход, опустошив помещение, оставил Фатуйму одного.
Встревоженный долгим отсутствием подопечных, лейтенант выбежал наружу. Никого. Он бросился на поиски. Нюх привёл его к ферме.
Едва Фатуйма переступил порог свиного приюта, как оказался в ином измерении. Атмосфера братства, равенства и любви распахнула перед ним свои жаркие объятия. Он попятился было, но об отступлении не могло быть и речи. Отсюда был только один выход – через вход.
Ночь. Захват фермы. Дикий шабош внутри. Командование, проверив посты, прислушивалось. Это было почти что законное сумасшедшее торжество. Со своим началом и концом. Как и во времена грешной молодости самих командиров.
Утро. Холодная роса на траве. Бредущие по прямой друг за другом лунатики. Крестящийся Рыбкин. Босой анархист Фатуйма.
Студентам было велено отсыпаться до обеда. С Фатуймой дело оказалось сложнее. Стоя перед начальником части, беспрестанно улыбаясь и вращая глазами, он пытался объясниться. Но тщётно. Слова были чужие – из чрева какой-то потусторонней пустой бочки – и все, как одно, почему-то начинались на «у». Грозный тучный полковник, отчаявшись разобрать что-либо, покрутил висящую на нитке пуговицу кителя грешника, оторвал её, бросил на землю и с горечью отца, потерявшего сына, произнёс:
– Не пей больше вина, Фатуйма.
Фатуйма хотел было что-то ответить, но слова вдруг кончились. Подхваченный под руки, с приросшим к нёбу языком, он опустил голову и покорно поплёлся вдаль – под замок, туда, где кончалась свобода и начинался трудный путь обратного превращения в ряженые.
После обеда, отоспавшись, весь курс высыпал на плац. Последнее торжественное построение. Гайдук, окружённый однополчанами, смотрел на студентов. Облик его был миролюбив. Хотя помятые и опухшие, местами еле держащиеся на ногах, но перед ним стояли уже плоть от плоти его – взращенные собственными потом и кровью офицеры.
– Ну, что, соколики? – почти ласково произнёс он. – Закончен наш совместный путь. Позади последняя вершина. Мы сделали из вас всё, что могли. Не обессудьте, это случилось. И сейчас я хочу поздравить с этим знаменательным событием каждого лично, от всей души.
Следуя своему желанию, опьянённый