Фарфоровый солдат. Матиас Мальзьё
мне безукоризненной улыбкой – десять очков!
– Слышишь капли? – говорит мне Эмиль. – Это время сочится в подвал. Иногда замедляется так, что кажется, оно остановилось.
– Ну, началось! Опять его понесло! – говорит тетя Луиза.
– Что я такого сказал?
– Вот именно – твои слова не значат ничего.
– Воображения у некоторых ни на грош! – Дядя Эмиль пожал своими широченными плечами.
Я не все понимаю, но делаю умный вид.
Бабушка ждет. Пережидает. И глядит в никуда, как папа, когда укладывал чемоданы. Эмиль рисует на стене окно. Тут, говорит он, в окно не посмотришь, но теперь можно смотреть на окно. Тетя Луиза поднимает глаза к небу, к небесам, в которые так верит.
Между двумя взрывами пролетел тихий ангел. Бабушка потеряла дочь, а я – сразу и маму, и сестру, которая почти родилась. Сколько же надо бомбить меня шутками, чтобы заставить не думать о третьем июня 1944 года. О том дне, когда все, что шло своим чередом, вдруг оборвалось.
Все думают об этом, но никто не говорит. Особенно бабушка.
Я думаю, как жил бы дальше, если бы все оставалось, как три дня назад. Когда самым большим приключением было проехать на велосипеде через мост Жювеналь или закинуть со штрафного удара мяч через стенку, играя в футбол с приятелем-соседом и его псом-вратарем.
– Вообще-то… Бомбежка – хорошее лекарство от нацистов. Лечение болезненное, но надо набраться терпения. Должно подействовать, – говорит бабушка, воинственно потрясая пучком.
Во мне вскипает злость. Вопросы жгут язык.
– Как это?
– Эти бомбы бросают на наши головы союзники, – объясняет Эмиль. – Англичане атакуют немцев, чтобы выгнать их за Рейн. Наша земля сейчас считается немецкой, вот и получается, что мы сами как будто немцы. Привилегий у нас никаких, а неприятности – вот они. Лечение, как говорит твоя бабушка, болезненное, но оно, возможно, очистит наши края от нацистской заразы.
– Так это не немцы нас бомбят?
– Они обороняются в воздухе, но свою территорию не бомбят. Они тут всюду вокруг. Вот почему ты должен тщательно соблюдать правила. Понял, Мену?
– Мену понял.
– И если бы еще только немцы…
– А кто еще?
– Есть еще и французы, которые служат врагам. Милиция[6]. Они вооружены и ведут себя как нацисты, а иногда и хуже.
– Хуже нацистов?
– Ну, из-за того, что они французы, а ведут себя как нацисты, кажется, что они хуже, но на самом деле они такие же. Гнусность не зависит от границ.
Внутри у меня тоже лопаются стекла – я-то думал, что страшны только немцы. Мне бы другое сердце, бездыханное, чтоб унялось желание крушить все вокруг. Я сам как бомба или целая бомбардировка.
– Есть еще и другие враги, невидимые, и их тоже надо опасаться, особенно сейчас, когда появился ты, – говорит бабушка.
– Коллаборационисты! Французы, которые выдают немцам партизан и евреев. Таким может оказаться любой, кто зайдет в лавку за покупками. Поэтому, Мену, ты никогда не
Имеется в виду так называемая Французская милиция, добровольческие военизированные формирования, служившие оккупационным властям во время Второй мировой войны.