Квартирантка. Татьяна Чекасина
Клавдии Ивановне стучит, будто они на зоне.
Клавдия Ивановна напоминает покойную мать: лицо доброе, хоть и строгое. Хорошая начальница! Доверила… деньги! Теперь идёт мириться с Мотовой, да – за продуктами. Пуговицы (у агрегата одежда ворохом) нагонит, работая допоздна.
Опять на пути Вера Пименова. Улыбка затаённая:
– Придёшь к нам?
Щепёткина оглядывается на дверь: там тёплая лицом и голосом Клавдия Ивановна: «Пименову обходи».
– Нет, – кивает на деньги в руках. – Будем отмечать Первомай.
– Вроде, не обязательно, – цедит Вера.
Неловко от этого разговора.
Им на разные операции в цехе. Пименовой – в уголок у окна (она одна «ручная швея»). Целый конвейер: кудри, чёлки, «шишки» модные. У Веры косы, голова плотная, неприкрытая.
Мотова уверенно ведёт заострённым мелком, обводя лекало, будто не видит Надю.
– Доверили? Горе с тобой, ну идём. – С притворной неохотой откладывает мел, надо же воспитывать девчонку! – Кликни Валюху Ершову.
В магазинах берут много, едут на такси. Ценные продукты на хранение – этим двоим, Щепёткиной – хлеб.
Впереди пикник, отдых, а она в муках: как жить? На воле говорить не с кем! А там две подруги: одна – проститутка, вторая – политическая. Проститутка глупая, а политическая (ударила во время несанкционированного митинга мента) и стихи читает, и болтает о нехватке свобод, но несчастная. Пуговицы, они и в колонии, и на воле – пуговицы.
Толька, Анатолий, брат (тоже вышел) говорит:
– Читай Льва Толстого. Он великий гений.
Взяла.
– Скука.
Брат глядит, как на убогую:
– Тебе не открылось.
– Что?
– Главное.
– Так открой!
Говорит, но путано, она не поняла.
– Выходит – дурак: не могу объяснить. – Вздыхает брат.
Не на ограде колючка, на мозгах. И никуда от неё!
Они с Толькой левый товар налево сбывали, вот и отбыли. Он-то теперь продвинулся. Она – нет. У неё тату на руке: «Нет счастья без понимания главного».
Утро, май, встреча на вокзале. Бабы с мужьями. У Мотовой унылый. У Валюхи Ершовой хохотун: «Водка – главная ценность!»
– Это – наша Надежда! – тепло говорит им Клавдия Ивановна Маркушева о Наде Щепёткиной.
Супруг начальницы, как она, плотный дядька, лет сорока пяти. В электричке играют в карты. Надю не уговорить: до ходки продула в казино пятьдесят долларов.
В окне лес буроватый, очнулся от холода недавно; утро у него, не умыт, но передали – будет дождь. Пока идут до какого-то места, где эти дядьки и тётки и в советские времена отмечали Первомай, коротко, пробно брызнуло.
Поляна выглядит готовой. Отметина от костра, доски, брёвна, чтоб уютно у огня. Главное – берёза. «Наша» – опять тепло говорит Клавдия Ивановна.
Идут добывать хворост.
Валька Ершова говорит Людке Мотовой:
– Опять залетела я. После Первомая пойду.
– А я боюсь в больницу.
Противозачаточных, вроде, полно. У Надежды с этим никак: пока она в колонии, парень