Сказ о змеином сердце, или Второе слово о Якубе Шеле. Радек Рак
здесь, скорее всего, бескидниками. Он облегченно вздохнул.
– Не сердись, Собек, – пробормотал Мыхайло и пописал рядом с замерзшим трупом. Моча выжигала дыры в снегу. – Это была не твоя работа. Ой, нет.
Затем из недр хижины донесся рев, крики, визг девиц, плач ребенка. Мыхайло хмыкнул, поправил портки и помчался обратно. Едва миновав угол, он увидел темные фигуры бескидских разбойников, которые спрыгивали с крыши и вваливались один за другим в сени. Их было, может, с полдюжины.
Эх, мы весело поем,
Богу славу воздаем,
Эй, коляда, коляда!
Разбойники запели, и Мыхайло двинулся за ними бесшумно, как лиса, что пробирается в курятник. Из пенька у дровяного сарая он вырвал топор и взвесил его в руке. Да, это был хороший топор. В хате он пригодится больше, чем ствол.
Мыхайло бесшумно скользнул в сени. Излишняя осторожность – в доме уже началась такая свалка, что никто не обратил бы на него внимания. Дворовые не сдавались, хотя бескидников было больше.
Мыхайло уже собирался запрыгнуть в хату и снести кому-нибудь голову, когда из-под порога, словно черная молния, вырвалась змея. Она подняла отливающее железом тело почти на высоту глаз Мыхайла и яростно, по-кошачьи, зашипела. Желтые пятна на висках рептилии блестели в полумраке. Дворовый отступил на шаг, но тут же понял, что это не гадюка, а полоз, хотя и довольно крупных размеров; а полозы ведь не ядовиты и не кусаются. Тогда он замахнулся топором, чтобы вонзить лезвие в голову рептилии.
Змей плавно уклонился от удара и укусил Мыхайла в икру. И исчез. Может, он спрятался в каком-то темном закутке? Или же растворился в воздухе.
Несколько страшных мгновений Мыхайло пребывал в неподвижности. Сначала боль была невелика – не больше, чем от укола иглой. Но с каждым мгновением она становилась все сильнее, и жгучий огонь от укуса распространялся по ноге. Дворовый захрипел и, не обращая внимания на зарубленных за стеной подельников, убежал в конюшню.
Усадебных гнедых коней не было. Разбойники, по-видимому, либо украли их, либо отпустили. Мыхайло забрался без седла на лошадь Любаша и ударил ее пятками в пах, но животное оказалось не то упрямым, как осел, не то мудрым, как библейский патриарх, и не думало выходить на мороз. Управляющий выругался себе под нос, схватил висевшую на гвозде масляную лампу, кожаным ремнем туго обвязал выше колена укушенную ногу и выбежал во двор.
Деревня спала, окутанная ночью. Настал тот час, когда сны снятся самые глубокие, зарытые под теплыми перинами. Ни в одной из соседних хат не горел свет. Мыхайло бегал от дома к дому, стучал в двери и орал:
– Откройте! Именем ясновельможного пана, откройте!
И каждый раз ему отвечала напряженная тишина. Он хорошо знал, что крестьяне не спят, – ведь он бился так, как бился бы о крышку гроба похороненный заживо.
Он хорошо знал, что никто не откроет.
После одной из хат ему стало плохо, и он едва не упал. Он с трудом добрался до ближайшего сарая и повалился на кучу соломы. Там он закатал штанину брюк.
Нога выглядела очень нехорошо.