Чилийский поэт. Алехандро Самбра
ответил Гонсало, как минимум не считавший себя безобразным (да он таким и не был).
– Слушай, дело в том, что твоя девушка ужасно богатая. Самая богатая из всех. – Это прозвучало так, будто Маркитос вынашивал свое замечание веками.
– Что ты несешь, придурок? – удивленно и раздраженно возразил Гонсало.
– Извини, но это правда. Разве друзья не должны говорить друг другу правду? – Гонсало мгновение колебался, прежде чем согласился с нарочитой кротостью. – Зачем мне тебе врать: твоя девчонка мажорка, но она богатая. И она тебе не по зубам. Для тебя она чересчур крута, доходяга. Мне даже непонятно, как ты ее подцепил. А если порвешь с ней, никогда больше не найдешь такую богатенькую.
– А я и не хочу с ней порывать, – признался Гонсало, будто думая вслух.
– Ну, тогда она тебя бросит, ведь на каждую секс-бомбу идет настоящая охота, – заявил тоном знатока Маркитос.
Он принес еще пива, достал нарезанный хлеб и протянул несколько ломтиков Гонсало.
– А что тебе больше всего нравится в моей девушке? – спросил Гонсало подчеркнуто безразличным тоном.
– Ты действительно хочешь знать?
– Хочу.
– А не разозлишься?
– Да нет, Маркитос, будь спок. Разве можно злиться на что-то подобное?
– Но я тебя все-таки разозлю, доходяга.
– Нет, братишка, все нормально. Мне просто любопытно.
– Ну, что тебе сказать, придурок, даже не знаю. У нее красивые, шикарные сиськи. А также задница – будь здоров. У твоей любовницы потрясающая попка, наверняка и ты сам это заметил. Ну и лицо, конечно.
– Что – лицо? Говори же, а то разозлюсь. Какое у нее лицо?
– Скажу уважительно, ну, просто лицо у нее… Зачем я стану тебе врать, братишка, у твоей девушки такое лицо, что я бы не отказался ей…
Он не оставил Гонсало выбора: двойной удар в глаз, два коротких в живот и пинок в «кокосы» навсегда перечеркнули его дружбу с Маркитосом. Он покинул магазин грустный, сбитый с толку и впервые в жизни обеспокоенный своим мнимым уродством, которое он приписывал назойливым прыщам, хотя с одиннадцати лет привык считать их неотъемлемой чертой своей физиономии.
– Что с тобой стряслось, кузен Рохас? – спросила Бернардита в пятницу на той же неделе.
– А что ты имеешь в виду?
– У тебя странное выражение лица.
– Просто лицо у меня некрасивое, – ответил Гонсало, пытаясь отшутиться.
Они вышли на площадь и затеяли долгую беседу. Гонсало поведал ей все или почти все. Перед тем как попрощаться, Бернардита взглянула на него так, словно Гонсало и впрямь был ее двоюродным или даже родным братом, хотя все еще злилась на него. Она знала, что у него есть девушка – не раз видела их вместе, но думала, что они уже расстались или расстаются. Разумеется, Бернардите было неприятно сознавать, что она служит всего лишь орудием мщения. И все-таки на следующее утро она позвонила в дверь дома Гонсало, оставила ему пакет и убежала. Там была обувная коробка