Камень власти. Ольга Елисеева
денежной шкатулкой, юноша чувствовал себя нежданно богатым и вольным. Хозяином самому себе. Где-то за Спасской Полестью ему вдруг перестало быть жалко своей прежней жизни. И щемящее чувство бесконечности странствий в осенних просторах сиротливой земли охватило его.
Чудово. Любани, Тосно. «Интересно, как зовется последняя остановка перед Петербургом? Позабыл с того года. Какая-нибудь Мга или Пыжы?» И вдруг сама собой в голову пришла странная выдумка: «Это будет цель моей жизни».
– София, – сказал однорукий инвалид, помогавший выпрягать лошадей на станции.
«Оказывается, у меня великая цель, – хмыкнул Потемкин. – А я-то ожидал чего-нибудь вроде Закопай Хвост или Хлебай Лаптем».
Глава 3
Шотландский шиповник
Императрица еле шевелила руками и ногами, а по временам ее лицо подергивалось сильными конвульсиями. Нельзя было медлить. Но кто сказал, что в таком полуобморочном состоянии она не проживет еще лет двадцать?
Для Шувалова это было странное время. Как будто стоишь на детских качелях по середине, над бревном, и пытаешься удержать равновесие.
Все утекало из-под вялой, не желавшей сопротивляться руки Елисавет, и первым человеком в государстве вдруг стал ювелир, приносивший ей новые драгоценности и, если хорошо заплатят, важные бумаги. «Пошли вон! Никого не хочу видеть!»
Шепотом передавали, что у Ее Величества все чаще случаются обмороки. После каждого она вылеживалась тихо, как колода с ульем. Тронь пальцем, тотчас вылетит рой злобных, жужжащих пчел – бесконечных придирок, капризов и нравоучений.
В промежутках между припадками и клистирами Елисавет все так же выезжала на охоту, плясала до упаду, ела жирное, пила свой любимый токай и заглядывалась на господ офицеров. В часы полнокровного веселья она бросалась горькими пилюлями и выливала лейб-медикам на головы лекарства: «Вы, суки, знать не знаете, что вашей государыне надо! То-ошно мне! Мочи нет!» Обычно успокоить ее мог только терпеливый Шувалов, но и тот в последнее время обрыд императрице своим грустным сочувственным видом. «Ванька? Гнать в шею!»
Воскресное сентябрьское утро, без холодка, еще без тени осени, целиком было заполнено поклонами и приветствиями. Разряженная толпа запрудила пустырь перед церковью в Коломенском и отчаянно тянула сотни покрасневших от натуги шей – только бы увидеть государыню.
Елизавета Петровна грузно вылезла из портшеза и прошествовала к храму под несмолкаемые крики «ура!». Она стала медленно, с явным трудом взбираться по лестнице. Многие видели, как вдруг качнулась внушительная спина императрицы, нелепо завернулся зеленый атласный шлейф, и она стала тяжело оседать на пол. Все разом подались вперед и отпрянули. Гвардейцы, лейб-медики, Разумовский, Мавра Шувалова что-то делали, кричали и толкались над уродливой грудой бархата, лент и камней, из которых вывернулась кукольная белая ручка Ее Величества.
Смятение в публике было неописуемо.
На плаще императрицу отнесли в карету и, рискуя не довезти живой, погнали в столицу. Елисавет