Штормовое предупреждение. Чжу Шаньпо
бывали открыты. В переулке Гуаньиньсян было на удивление безлюдно. Если бы не необходимость срезать путь к кинотеатру, мало кто ходил по этой заваленной мусором улочке.
В тот день я проходила мимо ее дверей. Она окликнула меня из мрака комнат. Ее голос был сухим, он сдулся, утратил гибкость, словно в нем не осталось ни капли влаги. Сперва я хотела пропустить оклик мимо ушей. Потому что любой, кто проходил по переулку Гуаньиньсян, мог услышать ее зов. Бывало, останавливаешься и ждешь, что она спросит о чем-то важном, а оказывается, что важного у нее ничего и нет. Просто она хочет, чтобы другие пришли и рассказали ей, какие потрясающие события произошли в городе за последние дни, например, кто заболел? Кто умер? Кто с кем поссорился? Почем нынче гаочжоуская жирная свинина? Нет ли новых улик по делу о странном убийстве, произошедшем на чайной фабрике десять лет назад?.. Но никто не хотел к ней заходить, и не потому, что в Даньчжэне не могло случиться ничего потрясающего, кроме ежегодного шторма, а потому, что в ее доме стоял слишком неприятный запах, как от вонючей дохлой мыши. Я была уверена, что этот запах исходил от ее тучного тела. Это был запах умирающих людей.
Я неохотно подошла к ее двери. Еще до того, как она заболела, я часто навещала ее, намеренно или случайно. Потому что она подарила мне Цици.
Я стояла за воротами, но она чувствовала мое присутствие.
– У меня вдруг заболели суставы, и я вызвала скорую, – сообщила она. – Снова шторм идет?
Я не ответила. Потому что не знала. Кроме Жун Яо никто не может точно сказать, когда случится шторм.
– У меня для тебя кое-что есть, – сказала она.
Я не слишком верила ей. Что она могла мне дать? Ржавую железную женскую шпильку династии Цин, как в прошлый раз? Или унылую безвкусную наньянскую[3] игрульку неизвестно какого времени?
– То, что ты хотела, – добавила она, чтобы обманом заставить меня задержаться еще хотя бы на минуту.
Немного поколебавшись, я все же переступила порог и шагнула к ней. Порог ее дома тоже остался с цинских времен, кажется, что он высотой по колено. Дверная рама обросла паутиной, но оставалась прочной. Дорожка, ведущая в глубь дома, была более гладкой и аккуратной, чем мостовая в переулке, и, кстати, намного старше. Внутренний дворик увивали лозы зеленого винограда, ослепительно яркий солнечный свет падал прямо через маленькое оконце в крыше. Но там, докуда не доставали его лучи, царили тьма и мрак, скрывавшие в себе призраков, больших и маленьких. Двор был небольшой и тихий. Сизые кирпичи, черная черепица, деревянные и глиняные изваяния придавали дому сходство со старым полуразрушенным храмом, который настоятельно требует ремонта.
Она лежала на другой стороне внутреннего дворика, не в доме, а на краю коридора. Ширины деревянной кровати как раз хватало, чтобы вместить ее огромную тушу. На ней почти не было одежды, только черная москитная сетка, обернутая вокруг тела. Черные с проседью волосы свисали с кровати на тенистую землю, расползались во все стороны, как сорняки, высасывали из земли жизненные силы, буйно разрастались,
Наньянский – происходящий из Наньяна, так китайцы называют Юго-Восточную Азию.