Венец всевластия. Нина Соротокина
книгу, писанную кириллицей – о земном устроении.
Паоло поморщился.
– Это я все знал раньше. Мир состоит из четырех веществ: огня, воздуха, земли и воды, – начал он тоном прилежного школяра. – А малый мир, то есть человек, составлен тоже из четырех стихий – крови, мокроты, красной желчи и черной. Учитель, я все знал ранее – и про сердце, и про селезенку, про вены и артерии. Это Гиппократ. Он был великий лекарь. Но это все устарело. Сейчас о человеке полагают уже по-новому. Вот мне во Флоренции рассказывали…
– Да знаю я, что тебе про человека рассказывали в Италии. Ты мне зубы не заговаривай. Говори, что по-русски читаешь?
– Повесть о «Соломоне и Китоврасе». Борзой зверь Китоврас – это кентавр? Я правильно понял?
– Господи, да где же ты достал эту повесть? И кто тебя надоумил ее читать?
«Повесть о Соломоне и Китоврасе» была весьма редкой книгой и принадлежала к разряду «ложных». Повесть рассказывала о борзом звере, который был столь ревнив, что носил жену в ухе. Но жена была хитра и, конечно, имела любовника. Она научила юношу, как поймать несчастного кентавра. Китовраса заманили к кладезям, полным вина, а потом пьяного привезли к царю Соломону. А далее началась словесная пря между царем и Китоврасом. Разговор этот весьма пряный, потому что касается любви и женщин. Соломон толкует о любви, как о возвышенном чувстве, а Китоврас относится к женщинам проще. Любовь в его устах – обиходное, грубое, ночное действо. Все срамные места весьма грубо обзывыются. Ах, лучше и не пересказывать.
– Повесть написана по-русски, – обиженно сказал Паоло. – Что ж вам еще? Я не евнух! И хочу спросить. Почему москвитяне прячут своих жен и дочерей по теремам? Во Флоренции женщины живут в почете, а здесь они – рабыни, их не пускают ни на пиры, ни на праздники. И при этом куртизанок здесь не меньше, чем в Венеции. Но в Венеции они богаты, нарядны, они холят себя, моют волосы душистой водой и принимают мужчин в богатых апартаментах.
– Да ты-то откуда это знаешь?
– Если хотите знать, я один раз посещал веселых городских дев… Это было в Венеции.
– Это в тринадцать-то лет! К куртизанкам! – всплеснул руками Курицын.
– А ничего такого не было. Они меня только щекотали и вином поили. И даже денег не взяли. В Москве тоже полно веселых девок, только об этом вслух говорить нельзя. Делать – делай, а вслух не говори. А что молчать-то, если это естество? Но в Москве я к ним не пойду. Здесь зазорные девы предлагают себя за связку баранок и задирают юбки прямо в сугробе. Сам видел! Вот этими глазами.
– Подрос, отрок, – покачал головой Курицын, – рассуждаешь, как Китоврас.
– А вы, стало быть, Соломон. Что к словам цепляться? Вы спросили, я ответил. А мог бы и соврать. Только мне честным больше нравится быть, – он широко улыбнулся. – И еще, Федор Васильевич, объясните… Вы сами рассказывали, что писан и читан по площадям государев указ, де, брагу варить и меды сытить можно только перед праздниками, а пить – в праздничные дни. Так? Отчего же так много пьяных в будние дни? Ведь прямо на улицах лежат! И не мерзнут.
– Я