Мертвые страницы. Том I. Андрей Лоскутов
и оттого он словно закостенел, но таки обернулся, когда услышал рычание, затем грозный собачий лай. На Павла неслась во весь дух огромная чёрная собака. Её глаза отливали красным, а зубы были оскалены. Он понял, что обмочился, почувствовав, как в штанах стало влажно и жарко. Всхлипнул, загородился от собаки руками, не в силах бежать, оцепенев. Собака прыгнула, но тут Павел услышал голос прабабки Божены:
– Нет, умоляю, пощади!
Затем проснулся уже окончательно.
Тело Павла после сна было слабым и вялым, но он таки смог встать и справить нужду в ведро, заботливо поставленное прабабкой рядом с кроватью. Затем доковылять до кухни и поесть, усевшись на табуретку за деревянным столом, освободив сковородку с жаренной на сале картошкой от толстых слоёв махровых и вафельных полотенец. И с жадностью выпил половину банки молока, которая тоже стояло на столе. А потом обнаружил, что хата отчего-то заперта, как и окна закрыты ставнями.
Свой телефон он нашёл в рюкзаке, практически полностью разряженный, и сразу поставил на подзарядку. Все остальные вещи тоже были на месте. Мысль позвонить отцу или друзьям и попросить помощи казалась здравой, и ясной, и единственно верной на фоне всего произошедшего с ним бреда и наваждения от лихорадки.
Но хоть ему и полегчало, сильно болела голова, и все кости в теле разом ныли, во рту горело. А язык – он стал иным: сухим и шершавым. Павел потрогал его пальцем, убедившись, что не бредит, а с языком действительно неладно.
Сердце вдруг кольнуло и защемило от нехорошего предчувствия беды, и пришла мысль: нужно бежать. И немедленно. А ещё следовало срочно найти зеркало, посмотреть, что там с языком…
Павел покачал головой, издав мычание. Чёртовы мысли путались, сами по себе торопились думаться в голове, поэтому невероятно сложно стало концентрироваться на чём-то одном.
Он мысленно остановился на поисках зеркала, заставив себя сконцентрироваться, но так его и не нашёл, пока вдруг снова сильно не захотел пить…
Пришлось вернуться на кухню, а вот там, над пластиковым рукомойником, висело зеркало, и Павел открыл рот и посмотрел.
Язык был весь белый, сморщенный и такой узкий, словно попал в тиски. А пупырчатая шершавость расползлась и на дёсны, нарастив на них белесые гнойнички. Зубы тоже выглядели нездоровыми, слегка шатались. А посиневшие десны при нажатии пальцами отдавали дикой болью в висках. Он закрыл рот и посмотрел на своё лицо в зеркале: бледное, заметно осунувшееся, небритое, словно чужое, постаревшее лицо.
Губы неожиданно дрогнули. Беспомощность, жалость к себе накрыли чёрной волной – и Павел заплакал.
Слёзы не принесли облегчения, но снова захотелось спать. Однако он сжал кулаки, чтобы не поддаваться слабости. Собственное состояние пугало до чёртиков.
Божена ему своими народными методами не поможет. Она уже вон как долечила, что во рту образовалась жуть какая-то.
Тут же