Место издания: Чужбина (сборник). Отсутствует
Немного. В этот вечер как раз познакомилась впервые с Нероном. Несколько раз подходил, шутил, разговаривал…
– Сами тогда скончались? Или насильственно?
– О, не вспоминайте. Конечно, насильственно.
– Да, что уж поделаешь… Такие времена были. Распяли, должно быть?
– Нет. Хуже. Зверям бросили.
– Эх-хе, – вздыхает председатель. – Много есть, друг Горацио, и так далее… А знакомых из римского периода встречаете теперь, в этой жизни?
– Одного только мельком видела. Давно, в Петербурге… На Невском прошел мимо и скрылся. В форме почтово-телеграфного чиновника. Раньше, помню, звали Марк Публий Порций. А какая сейчас фамилия – неизвестно.
Еще не высохшая рубашка заставляет меня держаться в стороне от дам. Смотрю сначала в окно на бурю, затем рассматриваю «Страшный суд» на стене. Какая македонская наивность в символике! Лежит господин на кровати, умирает, как видно. Вокруг пустые бутылки, сласти, фрукты, соблазнительные женщины… Все, что было раньше, при жизни. А теперь дело дрянь: дракон выпустил когти, норовит вырвать глаз; крокодил схватил зубами одеяло, подобрался к ноге; черти стоят поодаль, щелкают челюстями, ожидая момента выхода души из тела…
Какого века картина? Византийская? Ренессанс? Написано яркими красками… Как будто даже напечатано. Ба! Неужели? «Сытин. Москва. Дозволено духовной цензурой».
Сытинский страшный суд приводит в радостное приятное настроение. Отхожу, умиленный, от грешника к играющим в углу детям, хочу приласкать малышей, позабавить.
– Тебя как зовут?
– Володя…
Он смотрит на меня снизу пытливо, раскрыв любознательный рот.
– Хочешь, покажу тебе фокус?
– Хоцю!
– Ну так вот… Принеси мне со стола ножик, и я тебе отрежу ухо.
– Н…нет!
Лицо его сразу вытягивается. Нижняя губа отвисает.
– Как нет? Тащи. Сначала отрежу, а потом приставлю. И больно не будет.
– Н…нет… Не хоцю…
– Ну вот еще: не хоцю! Я тебе гарантирую, что ухо прирастет, когда скажу «три». Не бойся.
– Н…не…
Он смотрит по сторонам, где мама. Глаза усиленно моргают. Под носом что-то сверкнуло влагой.
– Ну, не хочешь принести, я тогда сам. Подожди-ка минутку… Сейчас.
– Ааааа!
Отвернувшись в сторону от взглядов сердитой мамаши, у которой в коленях бьется ревущая голова, я виновато сажусь за стол и грущу: как, в общем, трудно завоевывать детские души! Я-то, правда, никогда не имел с ними дела. В России даже недолюбливал: мешали работать. Но теперь, в беженстве, когда кругом вся Европа мешает, что может прибавить своим криком малыш?
Через полчаса он снова один. Сидит в углу, мирно раскладывает обрывки бумаги.
– Володенька!
Поворот головы. Страшный испуг:
– Аааа!..
– Хочешь прозрачный камешек? На, возьми!
– Аааа!..
– Ну, иди, я расскажу тебе сказку… Про чертика.
– Ааааа!
– Ду-рак!
Чтобы