Место издания: Чужбина (сборник). Отсутствует
понесся туда ураганный огонь… Сотрясая воздух, далеко по морю разнеслось грозное эхо пальбы. Оно дублировалось и триплировалось в горах и ущельях… Туча угольной пыли нависла над местностью. В городе пожар вспыхивал целыми кварталами. В цейссовские бинокли картина разрушения видна как на ладони… Вот видно, как свернутая крыша поднялась над домом, вот загорелся парусник, один, другой, десятый. Горят рыбачьи лайбы, горят и тонут пароходы, кто носом идет ко дну, кто кормой, и нос долго торчит кверху, кто валится на бок. Вихрь дыма, земли, камней и угля. Видна лишь огромная, местами искрящаяся пожаром туча да идущие к небу черные столбы.
– Справа перископ!
«Меркурий» круто ворочает, чтобы силой винтов отбросить мину. Но… тревога оказывается ложной. То был не перископ, а… пустая гильза от снаряда.
Я спустился в радиорубку узнать новости воздуха.
Наш штабной радиотелеграфный унтер-офицер Петренко, орел по всем статьям и знаток своего дела, сидит в своей каске с напряженным лицом и карандашом в руке. Делает мне знак – «тише». Карандаш нервными урывками шуршит по бумаге… Это был замечательный радиотелеграфист, маг и волшебник в своем деле. Он в неприятельских станциях и переговорах разбирался как в своих, не зная никакого решительно языка, кроме своей «мовы». Это не мешало ему к утреннему кофе преподносить адмиралу целую газету на трех языках.
Новостей никаких не оказалось. Зунгулдак бил тревогу. Звучала мощная станция «Гебена»…
Я вернулся на мостик. Там картина была та же. Бомбардировка продолжалась. Мы резко меняли хода на случай атак подводных лодок. Миноносцы рыскали вокруг нас. В амбразуре боевой рубки виднелось, как всегда, матовое, красивое лицо старшего артиллерийского офицера, лейтенанта Рыбалтовского (впоследствии геройски погибшего на фортах Кронштадта, при восстании против большевиков). Он сосредоточенно управлял огнем.
– Что нового? – спросил он.
– Ничего, дорогой. Зунгулдак взывает о помощи…
По трапу быстро поднимался Петренко. Я пошел к нему навстречу, так как мне, как старшему флаг-офицеру штаба, доставлялись все депеши.
– Так что, ВВБ[2], по-моему, «Гебен» в море, – доложил он мне, – я слышу близко его станцию.
– Успокойся, «Гебен» в доке; тебе кажется, что он близко, так как мы сами близко от Босфора.
Петренко ушел. Я все же доложил адмиралу об этом разговоре и продолжал свои записи.
Не прошло и несколько минут, как Петренко вновь появляется на мостике и прямо к адмиралу.
– Так что, ваше превосходительство, «Гебен» в море и приближается к нам, – убежденно выпаливает он.
– Не может быть! В штабе точные сведения, что «Гебен» в доке. Ступай!
Смущенный, но, видимо, не убежденный словами адмирала, Петренко мнется несколько секунд и спускается вниз.
«А что, если Петренко прав? Если агентурные сведения не совсем верны? Что, если «Гебен» успел починиться и вышел к нам?»…
И адмирал
Ваше высокоблагородие.