Крест на чёрной грани. Иван Фетисов
– как ещё бессилен человек в столкновении со стихией.
– Для опытов град – сущее бедствие, – сказал учёный. – Бывает, погибшие образцы либо не восстанавливаются, либо оживают лишь по истечении долгого времени.
Густо-лиловая туча ещё тяжело висла над полем и сыпался град, только мельче и реже, а я уже от нетерпения высовывался из-под сарая, подставлял ладошку – пусть упадёт градина – и среди мельтешащей пестряди не сразу заметил передвигающиеся людские фигуры.
Шли женщина с мальчонкой, держали к сараю, как я думал, спастись от града. Ближе и ближе. Какая же сила и куда погнала людей в непогоду? Путники подвернули к сараю. Женщина, заметив людей, вроде обрадовалась – на лице её скользнула улыбка. Мальчишка глядел хмуро.
– Здравствуйте, добрые люди! – войдя в сарай, поклонилась путница. – Ищем хлебного человека. Сюда не сюда попали? Сказывали, тута он.
Иосиф Петрович, понял, что женщина хочет встретиться с ним, в её понятии с человеком, имеющим несметные запасы хлеба.
– Я – вот, – поднялся навстречу. – Чем могу служить?
– Ой, голубчик, спаситель ты наш, – запричитал женщина. – Слышно: не обижаешь крестьян. Того и другого наделил хлебом… Мой хозяин тоже говорит: иди, Елена, к учёному, возьми ребетёнка, одень его полохмотнее, чтоб видел, что пришли люди бедные, и попроси. Сколь уж даст – это его дело.
Иосиф Петрович прислушался, о чём-то догадываясь:
– Кто ваш хозяин?
– А Дмитро Залейогонь… Он бывал в вашем поместье.
– Помню. С крестьянами приходил. Зимовьюшко рубить собирались.
Дмитро тогда рассердился, ушёл. Да, видно, вспомнил: трудно пришлося.
– С голоду подыхаем… Ланись хлеб весь погубило. Пошиб ранний иней. Весь год на курлыче пробивалися, хозяин с постели подняться не может. Што делать-то нам, родной?
Убитая бедой, женщина встала на колени, сбивчиво крестилась и всё что-то сухо, бессловесно шептала. Мальчишка неподвижно стоял рядом с одеревеневшим бледным лицом и остановившимися, будто заледеневшими глазами.
– М-мам. В-в-стань.
Она, повинуясь зову мальчонки, оперлась на руки и поднялась. Лицо её просияло какой-то чужеродной, вымученной улыбкой. Может, и не надо было вставать тут на колени, зачем? – пришла же не в церковь. Иосиф Петрович молчал, не успокаивал, не обещал. Что успокаивать и утешать – легче не станет. Пообещать может только на осень. Уберёт деляны, выберет нужные зёрна – остальное сгодится на пропитание. Пробьются до того времени, придут – отдаст всё, что скопится ненужное для науки.
Женщину вдруг что осенило – она как-то ловко обернулась лицом к опытному полю и будто озарилась нечаянной надеждой.
– Свет мой, не обессудь глупую, – выдохнула она разом и уже, наверно, не помнила, что и сказала, – отмерь малый клочок твоево хлеба на жнитво. У тя его много!
Мальчуган тоже всколыхнулся, сверкнул ожившими глазами. Ожидал он, что вот-вот свершится то, зачем он с матерью шёл много вёрст, едва осилили дорогу и, слава богу, теперь не напрасно.