Город. Савелий Лукошкин
шёл старик. За ним, между двумя конвоирами, Мик. Слева от них, боком, так что камера фокусировалась на лице Мика, шёл оператор. При каждом шаге его ступни оказывались наполовину на лестнице, наполовину – на пустоте. Под ноги он при этом не глядел, сосредоточившись на камере и Мике.
Сзади бодро цокала каблуками женщина в красном.
Поднявшись на третий этаж, они вышли в коридор. Здесь было уже темнее. Из распахнутых квартир печально выглядывал брошенный хлам: игрушки, разодранные книги, одежда. В одной из комнат на полу валялась фотография под треснувшим стеклом – три смутно различимые темные фигуры.
Наконец они остановились перед единственной запертой дверью. Мик заметил, что щели по краям и замочная скважина заложены черным полиэтиленом.
Вот теперь ему стало по-настоящему страшно. Глубокий, тяжелый холод схватил сердце и расползся по телу.
Старик покопался в замке и дверь открылась – в абсолютную, густую, как черная краска, темноту. Старик исчез в ней, а через какое-то время щелкнул выключатель, зажужжала флуоресцентная лампа и Мик увидел комнату.
Она была маленькая, чистая. В центре стояла большая железная кровать, застеленная клетчатым одеялом. Над кроватью окно, плотно заложенное досками. На них был грубый рисунок красными и белыми мелками. Что-то вроде короны или венца. Вдоль стен валялись катушки с пленкой.
Когда его попытались втолкнуть в комнату, Мик яростно сопротивлялся. Бился, как угорь, упирался ногами о косяк, дважды, извернувшись, сумел укусить конвоира. Удерживали его только двое мужчин: стоявший у кровати оператор снимал всё происходящее, бесстрастно посверкивая очками, старик молча ждал, а женщина хихикала.
Наконец мужчинам удалось втащить его в комнату и уложить на кровать: один сел Мику на ноги, второй на грудь. За всю схватку никто не произнес ни слова – только женщина в красном вполголоса смеялась.
Теперь она подошла к нему с двумя таблетками на ладони: белой, большой и шершавой, и маленькой красной.
– Будешь пить?
Мик не ответил.
Она кивнула и ловко схватила его за нос. Прошло 10, 15,30, 40 секунд. Легкие начало сжимать, в голове стучали гулкие удары сердца, но Мик уже был слишком зол, чтобы сдаваться. Да и страшно было выпить , страшнее, чем умирать.
Тогда женщина быстро и как-то унизительно ткнула его оттопыренным пальцем в щеку и пропихнуло в открывшийся рот таблетки.
Какое-то время всё оставалось по-прежнему, затем Мик заметил, что поле зрение сужается. Стены пропадали в темной тени, осталось только светлое пятно потолка и лицо старика справа. Оператора он уже не видел, но камера стрекотала. Где-то за ним, невидимая, стояла женщина. Светлый кружок беленого, покрытого трещинами и паутиной потолка, размывался наплывающей темнотой. Обостренный слух уловил скрип мела по доскам, забивавшим окно – женщина что-то рисовала.
Наступила полная темнота, мир на мгновенье исчез – и в следующий миг Мик обнаружил себя в совсем другом месте. Ржаное поле, освещаемое неподвижным вечным закатом. Красно-оранжевые