Кондрат Булавин. Дмитрий Петров-Бирюк
прирожденный казак, так он и плату от хозяина получает.
– Какая тут плата? – сердито проворчал Мишка. – Я на нее семью прокормить не могу…
– Какая б ни была, а все ж плата, – сказал дед Никанор. – Не как мы, грешные, задарма работаем, за спасибо живешь…
– Домовитые власть забрали, – проронил кто-то из табунщиков. – Надобно б собраться нам всем огулом да прощупать бы их, проклятых… Небось, поподатливее были б…
– Руки у нас коротки, – сказал старик.
– Ну, насчет рук молчи, дед, – горячо проговорил Мишка. – На Дону народ забурунный. Чуть чего не так, такое могут заварить, что и не расхлебаешь…
Табунщики несколько минут молчали, жуя сухари.
– Дед, – встряхнулся Сазонов, – ты бы рассказал, как ты попал на Дон, а?..
Старик, прожевав сухарь и запив водой, проговорил:
– Да как попадают-то сюда – дело просто… Убег от своего боярина, вот те и все… Дело-то это было дюже давно, почитай лет тридцать с лишком тому назад… Жил я тогда под Воронежем, в деревне Садовке, занимался крестьянским делом, как и все наши мужики… Боярин у нас был Лука Матвеевич Гринин, терпимый еще человек… Правда, натужно мы на него работали, но все же кое-как терпели, кормились и мы… Худо ль, хорошо ль, но жил я у себя в деревне не хуже других… Была у меня, братцы мои, молодая жена… Да такая это она у меня пригожая да красивая была – кажись, в деревне-то нашей краше ее и не было другой. Марфушей она, дай ей бог царствие небесное, прозывалась… Жили мы с ней ладно, любили друг дружку, двоих ребятенков с ней прижили… Так, может, и прожили б в любви и согласии до самого гроба, да случилось тут, братцы мои, такое дело на наш грех: приехал к нашему боярину на побывку сын его – Михайло. Такой это красавец собой… Усы черные кольцом вьются, борода кучерявая, на груди лопатой лежит… Служил он, вишь ты, где-то начальным человеком в стрелецком полку… А дебошир – и не приведи бог какой. Как бывало напьется пьяным, так и пошел по деревне за девками гонять. Пымает какую – иссильничает… Проходу никому не было. Девки от него бегали в ухоронку в лес… Вот однова, братцы мои, ходит наш староста по деревне, кличет баб да девок идти в боярский сад, дорожки, стало быть, прочищать… Зашел староста и к нам в избу за Марфой… Я как все едино сердцем чуял, что ежели Марфа пойдет в боярский сад, так быть греху… Вначале я не хотел пущать ее, но староста пригрозил кнутом… Что поделаешь?.. Пришлось ей пойтить… Работало в саду тогда много наших деревенских баб и девок. Вышел из хоромов этот Михайло, сын-то боярский, да на баб маслеными глазками, как кот, поглядывает, усы облизывает… Приглянулась, видать, ему моя Марфуша, поманил ее. «Пойди, говорит, помой у меня в светелке полы, чтобы прохладность была». Пошла моя баба, рази ж можно боярского приказания ослушаться… А этот кобель-то, Михайло, покрутился-покрутился, и как только Марфа-то вошла в хоромы, так сейчас же побег туда… «Ну, – говорят бабы, – попала и Марфушка в лапы этого злодея…» Работают они, а сами поглядывают, что будет дальше… И слышат они,